В античной эстетике существовал термин калокагáтия. Платон связывал калокагатию со счастьем, разумностью, свободной убежденностью, которая не нуждается во внешних законах и заключается в естественном умении правильно пользоваться жизненными благами. Калокагатия может стать для современного человека не менее точным мерилом, чем для античного, если только современный человек посмотрит на себя через призму вечности. Борис Кригер, автор «Кухонной философии», не побоялся ответственности и вступил в беседу с мудрецами всех времен и народов. Записанная на бумаге, закрепленная, уложенная во фразу мысль остается во времени — каждый пишущий бросает свой текст в копилку вечности. Благодаря письменности сохраняется память, опыт поколений. Благодаря русским сказкам — поэтическое мироощущение народа. И сейчас современный человек ищет тексты, связывающие его с прошлым, помогающие осознать настоящее и готовящие к будущему. Современный трактат Кригера «о правильном жизнепроведении» интересен в контексте вечности. Начиная с первого же рассказа, написанного в 1994 году, — «Фантазия о замке Синих духов», автор вовлекает читателя в очередную партию «игры в бисер», заявляя: «Я просто плагиатствую и вдоволь наслаждаюсь творчеством, по сути означающим переливание из пустого в порожнее». По одним дорожкам с Софоклом, Катуллом, Чеховым вздумалось гулять автору, его пленяет «изумрудное свечение цветка», уж не той ли породы этот цветок, что и «Голубой цветок» Новалиса?
«Умеренность — вот в чем ключ к разгадке правильного жизнепроведения». «Правильное жизнепроведение» — это, конечно же, кредо обаятельнейшего Маськина, чья жизнь в обществе Плюшевого Медвеля, охапочных котов, Правого и Левого тапок и есть, в общем, образец. Кригер очень ценит «умение правильно пользоваться жизненными благами». В его произведениях, конечно же, есть место и «безобразному» — как эстетической категории. Кто же такой этот «философ» Маськин? «Маськин — это вы, если добавить немножко солнца... острозубой сатиры, безудержного хохота с размахиванием руками и топаньем ногой по полу. Ха! Ха! Ха!» Смех — одна из главных составляющих творчества писателя. Борис Кригер предпочитает использовать все оттенки комического. И юмор, и иронию, и сатиру, и сарказм. Конечно же, автор развивает и передает современному читателю традиции сказок великого Салтыкова-Щедрина. Отрицание смехом, осмеяние — один из самых древних, исконных способов выражения неприятия определенных сторон действительности.
Небезынтересно сказать и несколько слов о языке книги. Какие же исторически своеобразные черты языка Кригера можно выявить? Стоит рассматривать его во временнóм, географическом и культурном измерениях, на его язык — на синтаксис, строение фразы — влияет огромное количество предшественников. В ноосферу заброшено немалое количество риторических вопросов, возгласов, цитат, междометий, афоризмов, неологизмов. Они осыпаются в чуткие руки писателей новейшего времени, разбегаются фразами, конструкциями по текстам. Может быть, Кригер, как некогда какой-нибудь барочный автор, желает, помимо смысла, и формой фразы открыть глаза читателю на суету и призрачность, на жалкость и обман многих понятий? Поэтому и округлые фразы, и лапидарные экспрессивные конструкции, заостренные антитезы, стилизация под античный диалог — все работает на рождение в читателе «свободной убежденности». Но вернемся к сатире. «В выборном органе дебаты — это хорошо, это значит, демократия в ходу, а демократии обязательно нужно больше ходить и не засиживаться, потому что у нее и так сидячая работа, отчего у нее конституция потеет».
«Иногда Левый тапок так заносит налево, что он уже вроде как бы и справа, и тогда Правый так углубляется вправо, что практически уже совершенно левый... Обзаведясь двумя такими политически подкованными тапками, Маськин и вовсе перестал интересоваться политикой... Политическая карьера вредит домашнему хозяйству не только того, который ее себе избрал, но и всем остальным жителям тоже».
Это политический аспект, но и прочие аспекты человеческого «жизнеустройства» критикует, осмеивает автор, например, в рассказе «Вечность кончается сегодня» под его прицел попадают «одноразовые души», «одноразовые мысли». «Встанешь, бывало, достанешь новенькую душу из пачки... и напялишь. Хорошо, чисто, удобно. Одноразовые мысли всем пришлись по вкусу. И думать их стало легко и быстро. Народу нравилось, а стране и подавно». Кригер прислушивается — о чем же говорят люди между собой... О времени, происхождении человека и Вселенной, пришельцах, совести, войнах, преступлениях, жизни, смерти, политике, хлебе насущном, голоде, экологии.
Кригер обсуждает и мифы, и «страшилки», и мракобесие, и гипотезы, и открытия человечества. А разве не то же происходит на всех «кухнях» мира? О чем говорит планета, каковы ее чаяния, потаенные мечты, на что направлены ее амбиции, страхи, какие у нее предчувствия? Как со всем этим обилием неврозов справляется любой человек, любой «Маськин» — и пытается понять писатель в своей «Кухонной философии». «Как мудрым дорог не тяжестью — ценностью жемчуг, так добрая книга пользой весомой ценна» — это слова Яна Амоса Коменского, великого чешского ученого-энциклопедиста, педагога, богослова, мыслителя и писателя XVII века.
В своей книге Борис Кригер аккумулировал многие важные аспекты культуры и из своего «далека» — Канады — смог донести их до читателя своей родины — России. Писатель родился в России, долго жил в Израиле, некоторое время в Норвегии, ныне проживает замкнуто в дремучем лесу в Канаде. Он, конечно же, много ездил по свету, но нынешняя его оторванность от суеты мира предрасполагает к созерцательности и вдумчивости. Интерес к естественным дисциплинам у Кригера серьезный, подход научный. Но прослеживается и некая линия в его «Философии», которую хотелось бы условно назвать «педагогической», поэтому-то и Коменский, как еще один из «великих», правда, не приглашенный автором на «Пир», приходит на ум. В сказке «Ложечка, лампадка и вечерние дожди» запоминаются щемящие, грустные афоризмы Кригера: «Когда забредает чужая война, когда все пустеет в иных интересах, когда нет сил бежать и поздно оставаться — не дай нам Бог бессмертия, чтоб это без конца переживать»; «Кто не жаждет воздаяний, тот и не ведает кары. Нам кара — как глухим ругательства, в нас ими бросают, а мы бредем дальше как ни в чем не бывало». В «Размышлениях на букву А» — «публицистический задор», который является одним из многочисленных оттенков «Кухонной философии». «Не надо давать диким народам концентрироваться на своей дикости, и самое страшное — это оставлять их вариться в собственном соку». Но в то же время Борис Кригер, продолжая рассуждать, оговаривается: «Я не считаю, что быть диким племенем плохо. Плоскость цивилизации дикарей лежит в отдельной, параллельной социальной вселенной и никоим образом с европейской или другой цивилизацией не соприкасается».
От публицистики движется писатель назад, к вольтеровскому «Кандиду». «Нужно возделывать свой сад». И что же в современном обществе? Борис Кригер делает горький вывод: «Индивид не знает своего места и предназначения, не ведает, какой сад ему возделывать». Этому выводу предшествуют размышления, необыкновенно совпадающие с мыслями русского педагога XIX века К. Ушинского о том, что не у всех изначально одинаковые данные, и индивиду А. не удастся достичь статуса Б. Правильное воспитание, считал Ушинский, — нравственное воспитание, тогда и А. будет «возделывать свой сад», не оглядываясь на Б., не сравнивая себя с ним. Кригер отмечает: «Общественная пропаганда, воспитание, массовая культура заставляют индивидуума А стремиться к статусу Б... Незнание своего места вызывает постоянную неудовлетворенность собой, своей работой, своим домом, своими финансовыми возможностями». В эссе «В чем был прав или неправ Карл Маркс» Борис Кригер полемизирует с Марксом, с позицией «свысока» — нельзя устраивать по своему вкусу «справедливое общество» — людей-«морковки» рассаживать «по грядкам». На эту тему Кригер говорит с пафосом. Пафос как эстетический термин следует иметь в виду, читая этого писателя. Здесь налицо «единое эмоциональное, интеллектуальное и волевое устремление». «Я считаю... тип рассуждений [свысока] следует повсеместно запретить! <...> Если ты человек, то сиди и не возникай. Не дано тебе другими человеками помыкать. <...> Порядочный человек не должен доводить себя до такого рассуждения». И, заостряя полемику, Кригер добавляет: «Христос и Господь Бог наверняка не закладывали в свои “возлюби” обязательное применение инквизиции». Читатель, если сочтет возможным ощутить себя собеседником ли, учеником ли, оппонентом ли, будет включен в беседу.
В эссе «Диалоги греческих философов — эстетика поиска истины» Кригер пишет: «В беседе должен быть порядок, вкус, нерасторопность и, главное, обобщенная значительность... Беседа может цениться наравне с любыми радостями жизни, но эта радость давно похищена у человека». Кажется, Кригер эту радость пытается вернуть... Так вот, возвращаясь к эссе о Марксе, интересно дослушать до конца «собеседника» Кригера: «Маркс не учитывает совершенно роль капиталиста». Можем задать вопрос: а разве капиталист планирует «равномерное распределение капитала между населением»? Кригер отвечает «да» и продолжает полемику с Марксом: «Читая девятую главу первого тома “Капитала”, поражаешься, как он не хочет видеть, что предприниматель есть тоже человек со своими мотивами и действиями...» Чередование вопросов и ответов. Беседа позволяет прийти к следующему выводу: «По Марксу, капитал существует как бы спущенный с неба, предприниматель с его интересами, риском и мотивами игнорируется так, как будто он уже расстрелян».
Мы все читали роман Пушкина «Евгений Онегин» и помним, что Онегин в свою очередь читал Адама Смита. Борис Кригер, добросовестно подготовившись к беседе с Марксом, также обратился к Смиту и убедился: любой человек, живущий обменом, — коммерсант! «Обмен есть величайшее провозглашение свободы человека. Коммунизм отрицает обмен. Если бы ощущение коммерсанта было заложено в каждого из нас — не ведали бы люди дурных идей сверхчеловеческого уровня — коммунизма», — такой вывод делает Кригер в этом эссе. Он апеллирует ко многим собеседникам, когда высказывает суждения по разным «вечным» вопросам, среди них Фрейд, св. Августин, Лейбниц, Ницше, Энгельс, Франс, Эйнштейн...
Декларируя «прощение как средство достижения свободы», автор не пугается, обнажив в себе, как и в прочих, «борца», оппонентами которого становятся другие «борцы» — ближние. Но прощение, отказ от борьбы — это путь к созерцанию. В «Размышлениях на букву А» Кригер пишет: «Я буду говорить об аббатстве своей души. Аббатство во мне — это освещенный утренним светом тайник, тайник, где можно жить в пространстве собственных мыслей, чистой любви и спокойствия».
И опять следует определить созерцание (эстетическое) как понятие философии: это термин, обозначающий начальную, чувственную ступень познания эстетического объекта. К созерцанию примыкает интуиция, и ей посвящено небольшое эссе. «Интуиция, скорее всего, есть форма укороченного пути мышления, где закономерности используются не на сознательном, а на подсознательном уровне». И созерцательность, и интуиция — необходимые составляющие литературы. «Литература — это то, что между автором и самим автором в присутствии Бога... И литература, самосозерцательная и не пошлая, — вот путь, который необходим душе». Беседе необходимы паузы, как и емкие дефиниции. И вот новый круг вопросов, вступают в беседу новые собеседники. Время, материальность идеи, разрушение и созидание, иллюзии, Бог, любовь.
Итак, по Кригеру, любовь есть цель развития Вселенной; блестящий собеседник, поэт и мыслитель Фридрих Шиллер подтверждает: «Вселенная — это мысль Бога». Кригер идет дальше: «Единственное, вне чего не существуют идеи, это вне Бога». И далее писатель подводит нас к тому, что мы можем выбирать, какую окраску придать той или иной идее (позитивизм, негативизм и нейтральность). И мы, скорее всего, решим — позитивную, здравый смысл подсказывает. Любимый персонаж Бориса Кригера Маськин всегда выбирает позитивную, поэтому-то он «креативен и сонаправлен с созидательным процессом во Вселенной». А Маськин — это же мы, дорогой читатель и собеседник!
Итак, «разрушение — созидание», попав как антиномический аспект в поле зрения автора, рассматривается им среди прочих под таким углом зрения: «Жизнь... нашла уникальное средство против неизбежной энтропии системы (распыления энергии в пространстве). Живые формы материи не сопротивляются энтропии. Жизнь, не противясь разрушению, не удерживает в своих объектах одни и те же атомы» и потому — «практически неистребимая форма существования». Конечно же, «краеугольным камнем» «Философии» является категория времени.
Борис Кригер времени уделяет так много внимания, потому что и на «кухонном», и на «вселенском» уровне это одно из самых болезненных, травмирующих, подчас сводящих все на нет, приводящих в отчаяние явлений, понятий, принципов... «Что, если нам только кажется, что оно идет, а на самом деле это такой же обман наших чувств, как в случае с восходом Солнца, звездным небом и перроном?» — это можно интерпретировать как «детскую» философию, «детскую» полемику, но затем следуют вопросы: время сна и время бодрствования — это одно и то же время? Рождается один из вариантов ответа: «Время — грубейшее допущение, необходимое для упорядочивания некоторых малозначительных событий нашей жизни». Но такой ответ не сможет до конца удовлетворить философа Кригера, и он идет дальше и предлагает мыслить категориями Вселенной, и тогда рождается смелое предположение. Допустим, «создав человека, Вселенная, по сути создала новую вселенную... Человеческое творение — компьютеры являются еще одной формой организации материи в нашей Вселенной. В ней нет проблемы направления скорости течения времени».
И все же, понимая болезненность для каждого отдельного человека и для планеты в целом этого вопроса, Борис Кригер использует такую фигуру риторики, как обращение к нам всем: «Давайте примем время как частный случай нашего восприятия, частный случай существования материи».
«Кухонная философия» Кригера — новейшая философия: накопление понятий, реалий, категорий, переосмысление избитых истин, остранение, попытки сформулировать ускользающее... «Мне всегда были неприятны эпизодисты, живущие без особой направленности, цели или идеи», — без такого полемического выпада не обойтись тому, кто ставит перед собой задачу, отменив понятие эволюции, ибо «в рамках определения Вселенной-Бога понятие эволюции бессмысленно, как для нас бессмысленно понятие эволюции чайника по направлению от носика к донцу», предлагает осознать, что «свобода от себя самого есть величайший путь к более истинному мироощущению». Осознать, и что же дальше?
Времени нет, эволюции нет, есть Бог, любовь, созерцание, иллюзия «спокойного и мирного с собой и миром существования»... На то это и «Кухонная философия», чтобы заставить нас всех, пожав плечами — ну, опять уткнулись в неразрешимое, — обратиться к политике. Какая «кухня» обходится без споров о политике? А где политика — там сарказм, ирония, раздолье для фантастических предположений.
«Можно предположить, что глобальная цивилизация, управляемая единым образом, скорее всего, является утопией. Европейский союз, сформировавшийся для того, чтобы экономически противостоять натиску США, есть объединение противоестественное и навязанное национальному самоопределению отдельных европейских стран».
Такова геополитика Кригера, а вот так видит новейший философ границы европейской цивилизации, поделив ее на северную и южную. Северная — север Франции, север Италии, через Австрию, наискосок, северные страны Восточной Европы, Прибалтика и Петербург. На скольких кухнях, обложившись картами, можно рассуждать теперь о правомерности такого деления и будущем цивилизации! Ну согласитесь, беседовать в таком ключе о политике достаточно интересно.
И конечно, в поле зрения автора, как, впрочем, любого втянувшегося в беседу о политике, — США, Россия, исламизм. «Россия движется к построению мощной государственности. Это КГБ-кратия — новая форма государства, управляемая спецслужбой. История пополняется еще одним чудо-государством на манер Спарты, с которым не так легко будет совладать». О России рассуждали философы прошлого — Данилевский, Соловьев, Ильин... Можно опровергнуть Кригера, предложить иной прогноз — на «кухне», естественно, дается слово всем.
А может быть, следует «годить», как предписывал в свое время в «Современной идиллии» Салтыков-Щедрин? «Годить» всем, но не писателю-философу, ему сподручнее «постоянное анализирование себя и окружающего»... «Это не недостаток, а преимущество. Подобный способ делает жизнь живой, гибкой и неопределенной, как раз такой, какова она и есть как часть гибкого и неопределенного мироздания». И милейший домашний «кухонный» философ Маськин всегда выскажет «позитивную» идею. «Если в мире все тихо, то и не надо шуметь, а то будет трудно уснуть и у котов испортится настроение. Миру мир, а если попросит еще чего-нибудь, то сразу не давать, а пусть сначала мир вымоет уши, соберет игрушки... Просто в мирные переговоры надо всегда вплетать мирные угрозы, тогда дело и сдвинется».
Итак, книга Бориса Кригера прочитана. Что это? Хотите определить жанр? Затруднительно. Давайте опять обратимся к эстетическим категориям — а ведь это гармония! Представление о целостности и совершенной организации эстетического объекта, возникающее на основе качественного и количественного различия и даже борьбы составляющих его элементов. Античные мыслители разработали диалектическое понимание гармонии как сменяющих друг друга порядка и беспорядка, единства и борьбы противоположностей... Гармония, sic! И поверим самому автору, сочтя его текст взносом в копилку мирового эстетического пространства, который заключил свою «Кухонную философию» так: «И нет, вы знаете, литературы объективно хорошей или объективно плохой, как нет объективно хороших или плохих людей. Плодитесь и размножайтесь, товарищи писатели. И Дарвин нам в помощь!»
Борис Кригер, писатель-философ, заканчивая свое произведение обращением к «товарищам писателям», подтверждает необходимость СЛОВА, письменности, смягчая мягкой иронией пафос. Итак, пусть же будет много текстов «хороших и разных», и пусть писатели читают их на всех «кухнях» планеты.