Вступление

Пьесу обычно оценивают по силе диалогов, мизансцен, монологов, по красоте и уместности декораций, по насыщенности действия, по композиции и проч., и проч. Пьеса Бориса Кригера «Исцеление пророков» лишена многих из вышеупомянутых параметров. Минимум декораций, минимум динамики: только образ и слово. Но именно в этой скудности есть сила. В лаконичности — отсечение всего ненужного. Сюжетная канва классическая, однако насыщена мощным содержанием. Мы рассмотрим пьесу в фигурах, то есть в образах, поскольку именно они, а не обрамление, выписаны наиболее выпукло и ярко, выписаны человечно. Пожалуй, для короткого вступления достаточно, приступаем.

Фигура первая. Главврач

Несмотря на то что в пьесе представлены такие глобальные фигуры, как Иисус, Будда, Магомед и Сатана, — Главврач вызывает, пожалуй, самые спорные чувства. Лишь однажды из уст Санитарки звучит сравнение его с Понтием Пилатом — однако везде, где появляется этот персонаж, возникает подобная аналогия. Но если новозаветный Пилат приговорил к казни Христа, то этот, новый, собирается казнить сразу трех пророков трех мировых религий. Масштабно действует, не мелочится. И с выдумкой: лоботомия — это вам не на кресте висеть, всего-то хирургическое вмешательство, внесение дефекта в мозг. Главврач свято верит, что он лечит, а не калечит. Правда, как-то очень быстро забывается, что таким способом он пытается избавиться от последствий своего же неудачного врачебного эксперимента. Неудачного с его точки зрения, однако поразительного и уникального, с точки зрения общества. Магомед, Будда и Иисус вместе. Они спорят и понимают друг друга. Говоря на разных языках, имеют в виду, в общем-то, одно и то же. Да, у них разные подходы, разные взгляды, но цель-то одна. Простая, наивная и практически недостижимая — счастье каждого человека в отдельности и всего человечества в целом. Они видят разные пути достижения этого и готовы отстаивать их — но в то же время они делают это так… тихо, так интеллигентно (даже порой проявляющийся экстремизм Магомеда не воспринимается как угроза).
Главврач же видит в них только и исключительно психически ненормальных людей, вообразивших себя пророками. (Кстати говоря, каждый читатель пьесы волен решать для себя, есть ли это истинные пророки в современном мире или же всего лишь небуйные душевнобольные; главная интрига пьесы как раз в этой свободе выбора.) И, действуя как врач, назначает им единственно верный, с его точки зрения, курс лечения — лоботомию, ибо лекарства постоянного эффекта не имеют.
В последней сцене Главврач появляется уже под маской Инопланетянина, или больного с таким отклонением. Допускается мысль, что подобный эффект — дело рук Санитарки, даже не столько рук, сколько поварешки. Здесь он предстает уже как осужденный Понтий Пилат, уставший, примирившийся с жизнью, осознавший что «никто не вправе решать, что правда, а что неправда <…> Грех это…» Он является вестником некоего «светлого» будущего, однако радость от того, что осовремененная казнь отменяется, подпорчена тем, что лечить пророков таблетками, да и вообще лечить пророков — это что-то неправильное, нельзя так.
С точки зрения композиционного решения пьесы Главврач является обрамляющим персонажем, поскольку явно присутствует лишь в первой сцене первого действия и в девятой (последней) сцене третьего действия. Он упоминается на протяжении всей пьесы, его даже бьют за сценой поварешкой, однако, как некое важное лицо, он лично открывает пьесу и лично же закрывает ее сакраментальным: «Лечить пророков таблеточками!» Такой ход делает его едва ли не главным героем пьесы, если бы не одно но: главным героем Кригера не является ни Главврач, ни Санитарка. Ни Будда. Ни Иисус. Ни Магомед. Ни Сатана. Главный герой — это вы, я, они, автор пьесы, любой человек. И мы смотрим не историю про сумасшедший дом, мы смотрим, что же происходит в душе и мыслях каждого из нас. Вот такая вот глобальная скрытая метафора.

Фигура вторая. Санитарка

Если Главврач есть олицетворение некоего Судии-одиночки, то Санитарка, милая Санитарка, — это лицо человечества. Того самого, простого и славного, для которого все эти пророки так старались, за которое так болели и переживали.
Санитарка их кормит и поит, заботится о них и жалеет. Она есть образ человечества в одном лице, она хочет понять — но не понимает. Если бы поняла она этих несчастных пророков, разве побежала бы да калечить Главврача поварешкой, разве предложила бы им ничтоже сумняшеся стать пророками для себя?
Вот и основная беда человечества: мы не плохие, мы не хорошие, не глупые и не умные — мы просто не понимаем, не умеем или не хотим понять тех, кто желает нам добра.
Именно на примере Санитарки мы видим, к чему приводят наилучшие побуждения пророков — изменить человечество. Сцена на Вершине Мира наглядно демонстрирует нам, что нужно менять не внешний облик и даже не интеллект (что и пытались сделать пророки), а восприятие мира, себя в мире, людей в мире. И делать это надо постепенно и безболезненно, а не по волшебному мановению.

Фигура третья. Иисус

«Если добро вызывает зло — значит, оно неправильное, недоброе…» — так говорит Иисус. Он хочет лишь добра, призывает творить лишь добро и в своей Накроватной проповеди говорит о том же: о милосердии, о понимании и прощении. Но с его словами случается то же, что всегда случается со словами любого пророка: их искажают. Искажают ненамеренно и желая одного лишь блага, но к чему это приводит? В рамках пьесы, казалось бы, не происходит ничего страшного: ну попал Главврач в палату для душевнобольных, ну возомнил он (или не возомнил, спорный вопрос, согласитесь) себя Инопланетянином, ну и что? Более того, он приносит добрую весть об отмене лоботомии. Лечение пророков таблеточками — это тоже не выход. От чего их лечить-то? От пророчествования? От доброты? От милосердия, от заботы о людях? От чего?!
Сколько было в истории примеров, когда искажались учения, извращались наставления, переворачивались с ног на голову теории. Если добро для достижения еще большего добра должно убивать, обижать, выжигать огнем — то добро ли это? Вот о чем говорит в пьесе Иисус. Смиренный человек, он готов принять новую казнь, хотя и знает, что не выдержит ее. Да, он пытается предотвратить ее, сам же на своем опыте показывая, как делать не надо.
Иисус здесь самый настоящий, потому что, читая пьесу, у него хочется учиться. Впрочем, справедливости ради замечу, что у всех героев здесь хочется учиться и каждого, абсолютно каждого ты находишь в себе.

Фигура четвертая. Магомед

Магомед. Самая противоречивая фигура пьесы. Он то утихомиривает, то взрывается, то умиротворяет, то подстрекает. Кажется, автор оставляет читателю и зрителю право выбора (чем вообще эта пьеса особо выделяется) видеть этого пророка таким — или иным. Магомед в пьесе предстает таким, каким его характеризуют жизнеописания. Он призывает к действию, он полон брызжущей энергии, он готов хоть сейчас мчаться завоевывать Мекку, но… Но он сидит в палате сумасшедшего дома, запертый с Иисусом, Буддой и Сатаной.
Каждый из них, из этих персонажей, есть олицетворение той или иной человеческой черты. Так вот, в кригеровском Магомеде мы видим человека, полного надежд и воздушных замков, человека с идеалами. Человека, призывающего к действию — но не действующего. Человека, который, говоря определенные вещи и убеждая в них окружающих, сам еще не знает — а готов ли он пойти за своими идеалами? Готов ли он взойти на вершину мира, не отдыхая на больничной кровати? Готов ли он менять человечество, не боясь остаться голодным? Сможет ли он переступить через себя, через окружающих для достижения цели?
В ком из нас не сидит маленький наполеончик? Да я, да мне, да вы все!.. Можно строить грандиозные планы и, старательно прилаживая себе шоры покрасивее, убеждать себя в том, что ты делаешь всё, всё — слышите! — для осуществления этих своих планов.
В каждом из нас сидит наполеончик… но Наполеонами становятся единицы.
Магомед в этой пьесе, даже угрожая, не пугает. И это абсолютно естественно — он и не должен пугать! Он пророк, он должен учить! Да, этот исторический персонаж завоевал множество земель и был не только религиозным, но и политическим лидером. Но не о нем сейчас речь, не о нем. Речь вот об этом, которого мы сейчас видим перед собой. Речь о вас, обо мне — обо всех и каждом. И этот всяк и каждый ежедневно делает свой выбор — кем ему быть. Человеком или наполеончиком.

Фигура пятая. Будда

Если принять условное деление персонажей на «человечных», к которым относятся Главврач, Санитарка, Вечный Жид и все второстепенные герои, и «вышечеловечных», то есть Иисус, Магомед, Будда и Архангел Гавриил, то в случае с данным конкретным Буддой такая группировка, кажущаяся на первый взгляд логичной и оправданной, будет несколько грубовата. Дело в том, что изображенный Кригером Будда человечнее иных людей, хотя и мудрец, хотя и пророк. Возможно, последует закономерное возражение, что исторически Будда и был человеком, и, следовательно, ничего нового и удивительного нам в пьесе не показывают. Однако, не погружаясь в глубокие религиозные споры (чего, кстати, пьеса и не предполагает), согласимся, что пророки всегда воспринимались как те, кто выше человека, мудрее, как избранные. А здесь Будда такой земной, такой родной и симпатичный. Он легко утихомиривает Магомеда и так же легко находит общий язык с Иисусом. Будда представлен в пьесе как золотая середина, и лучшей характеристикой этого персонажа служат его же собственные слова: «Только припугнув, можно действительно добиться внимания… Но только по-настоящему испугать человека нечем. Лет через двести после моего рождения кто-то хорошо сказал в эпосе Бхагавадгида… “Кто думает, что он убивает, или кто полагает, что убить его можно, оба они не знают: не убивает он сам и не бывает убитым. Он никогда не рождается, не умирает, не возникая, он никогда не возникнет… Рожденный, однако, неизбежно умрет, умерший неизбежно родится…” Но все это только тело, жалкая временная оболочка. Так что людям ни твоего, Магомед, меча не должно быть страшно, ни твоего, Иисус, милосердия не нужно…»
Так Будда лишний раз напоминает нам о том, о чем твердил всегда: целью живущего должно быть достижение блаженного состояния прозрения и освобождения от оков. От оков злости, ненависти, зависти. От тяжелого ярма не-любви, не-уважения и не-понимания.

Фигура шестая. Сатана

Зачастую Сатану, или Дьявола, или другого искусителя рисуют очень выпукло, очень красочно. Он заманивает, он угрожает, сверкая глазами, он блещет клыками и то и дело взмахивает черным плащом. Он ведет длинные диалоги со светлым началом героя, он сулит неземные удовольствия и вечную жизнь за сущий пустяк — за душу. Он никогда не отчаивается и всегда знает, чего хочет.
И что же мы видим здесь? Ни-че-го. На протяжении всей пьесы нам не покажут ни плаща, ни клыков, ни самых завалящихся рожек. Ну, ворочается он на кровати и ворочается. Ну, крикнет пару раз: «Браво, няня!» И что же, это Сатана, что ли? Нет. Какой-то он неубедительный. А кто нас будет искушать, совращать, сбивать с пути истинного, в конце-то концов?
Ответ: мы сами. Мы сами всегда этим занимаемся, и зачастую вполне успешно. Всегда у нас в душе ворочается этот невидимый Сатана, этот искуситель в депрессии. Мы его прячем, закапываем в одеяла, скрываем от себя и от окружающих. Это он копошится темным пятном где-то между сердцем и желудком. Это он постоянным мотивом нашептывает нам в уши: бравоняня, бравоняня, бравоняня. Это он гипнотизирует нас этой тарабарщиной и только и ждет, когда мы попадем под влияние ритма бессмыслицы. Дальше мы все сделаем сами. Найдем себе искушение, поспорим сами с собой, а стоит ли оно того, и… и искусимся. После будем обвинять его, ну не себя же, в самом деле! Обвинять — и закапывать его в одеяла, старательно прятать до следующего искушения. Мы никогда не позволим сделать лоботомию своему карманному Сатане — зачем? Он же не сумасшедший, у него всего лишь депрессия. Нет. Мы будем охранять его тревожный сон и ловить каждое очередное «бравоняня!». Будем делать именно так, ибо поступить иначе — значит признать свое несовершенство.
Друзья мои, в этом случае все же лучше быть далекими от идеала...

Фигура седьмая. Архангел Гавриил

Божий вестник представлен и здесь не изменяющим своему основному кредо: нести информацию. Однако если исторически он нес весть о рождении и смерти, то сейчас он принес водку и новость о грозящей пророкам лоботомии. Согласитесь, это один из самых сильных ходов за всю пьесу. Если бы ту же новость больным (или не больным, это уж каждый решает для себя) принес, скажем, Главврач — эффект был бы совсем другой. Тогда было бы все просто: черное и белое, никаких полутонов. А это, признайте, скучно. Врач, собирающийся провести жестокую процедуру, — вот вам черное. Мирные, интеллигентные пациенты, никому, в общем-то, жить не мешающие, — вот и белое. Фигура Архангела Гавриила вносит в этот строгий порядок размытые полутона. Да и вообще вызывает сомнения: архангел это, в конце концов, или коллективная галлюцинация?
С одной стороны, вроде бы все правильно, все стройно и логично — его призвание сообщать новости, он этим, собственно, и занимается. Но архангел, водку приносящий, — это уже что-то новенькое! На самом деле этот эпизодический персонаж является катализатором всего действия, поскольку именно после его появления разворачиваются основные события, ключевым среди которых является попытка пророков изменить человека, сделать его лучше, добрее. Корневая проблема в том, что они не знают, как этого добиться. Делают людей умнее — а те практически перестают быть людьми в изначальном, пророческом понимании. Делают их глупее — снова результат не тот. И, как справедливо резюмирует Иисус, что бы они с человечеством ни делали — все выходит боком, а им по-прежнему угрожает лоботомия (сиречь осовремененный вариант казни).
Именно Архангел Гавриил, спровоцировав их вестью о грозящей процедуре, сподвиг их на этот эксперимент с человечеством и на важнейший вывод по его итогам: человека не сделать лучше, чем он есть. Он уже ЕСТЬ такой, с недостатками и достоинствами, с интеллигентностью и тупостью, с добротой и завистью, и именно потому, что все это в нем уживается, он и есть ЧЕЛОВЕК. Такой простой, но, увы, не очевидный вывод полностью оправдывает рискованный шаг автора, соединившего в одном литературном произведении, на одном физическом пространстве трех пророков рода человеческого. Это очень продуманный и очень красивый шаг. Заметьте, ни один из пророков не вызывает отрицательных эмоций. Ни один. Кто бы пьесу ни читал, пожалуй, только самый экстремистски настроенный человек способен увидеть здесь оскорбление своей религии. Да, эти святые пьют водку. Да, они называют Архангела Гавриила галлюцинацией (а кое-кто из них так и вообще не должен быть с ним знаком). А еще им собираются делать лоботомию. И вообще — они мирно сосуществуют друг с другом. Было бы неплохо всему нашему такому цивилизованному, такому просвещенному, такому дипломатичному и умному человечеству взять с них пример. Не задумываясь о том, пророки ли это или душевнобольные. Здесь цель оправдывает средства — даже если они больны, они здоровее многих здоровых. И страннее, впрочем, тоже — но с этим надо смириться. С чем-то же мы должны смиряться, не бывает так, чтоб все чистенько да гладенько.
Словом, Архангел Гавриил, словно выписанный опередившим свое время Босхом, хитро ухмыляется нам со сцены и исчезает в галлюциногенном пространстве сознания, оставляя лишь желание действовать — и думать. В идеале — действовать, думая.

Фигура восьмая. Вечный Жид

Самый забавный и самый мудрый персонаж. Именно в разговоре с ним выясняется, что культивирование учения — не есть само учение. Иисус говорит, что не имеет ничего общего с культом христианства, Будда — с культом буддизма. Магомед не столь откровенен, но и он признается, что более не управляет умой (так обобщенно по-арабски называются все мусульмане). Фигура Вечного Жида, нелепая ситуация его ссоры с женой введены автором для наглядного отображения того, что незаметно произносит Будда: «Дело вовсе не во внешнем виде». Суть любой проблемы всегда заключается не в том, какие мы разные снаружи, а в том, насколько инако мы мыслим, видим и чувствуем. Однако даже и это не проблема. Если любой человек, любой, абсолютно любой, задумается хоть на секунду, то он поймет, что те, кто его окружает, кого он любит, уважает и ценит, — все они не такие, как он! Они другие, они по-иному ощущают этот мир, и у них совсем иное восприятие происходящего. Тем не менее ведь именно за это мы и любим своих близких! И в своем камерном масштабе нам, в общем-то, все равно, абсолютно ли одинаковы наши с ними взгляды на жизнь. Но в масштабе планетарном мы готовы рвать тельняшку на груди, перестраивая всех под собственный мирок. Не влезет все население Земли в это ограниченное пространство! Надо понять и смириться, и никогда не забывать о том, что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. И просто жить в рамках своей свободы, не пытаясь их расширить за счет соседа.

Обещанное спорное заключение
(в котором мы попытаемся разрешить все споры)

Первый закономерный вопрос: почему при написании статьи я ограничилась лишь восемью фигурами, хотя их гораздо больше? Причем мой довод, что я выделила лишь первостепенных героев, будет звучать несостоятельно с точки зрения композиции, поскольку, к примеру, у Сатаны вообще слов нет (кроме «Браво, няня!»), а у жены Вечного Жида есть полноценный диалог. Тем не менее ни ее, ни студентов Главврача я не упоминала. Объясняю причину: все они не столько персонажи второстепенные, сколько персонажи оттеняющие. Не может же Главврач, в самом деле, объяснять про экспериментальную палату самому себе или своим же пациентам? Нонсенс! Вот и роль его студентов.
Жена Вечного Жида введена в пьесу как отражение человека в маске и маски в человеке. Она и ее маска свиньи послужили причиной конфликта Вечного Жида со «здравомыслящим обществом» и как результат, его помещения в сумасшедший дом в «палату пророков». Вся сцена с его участием, помимо того, что это один из самых забавных моментов в пьесе, оправдывает свое существование завершающими ее словами Иисуса: «Просто у Вечного Жида душа чувствительна, как у пророка… Он видит не глазами, а душой…» Вслушайтесь в эти слова, произнесите их вслух, если потребуется. Слышите? Слышите в них отчаянную мольбу увидеть? Мольбу понять? Ведь Вечный Жид был обычным человеком, который не понял и не поверил, и был наказан за это вечным скитанием. Так и все те, кто всю жизнь закрывает глаза ладошками и старательно кричит «я в домике», будут обречены на вечное скитание души, на постоянную неудовлетворенность.
Так, с первым вопросом, кажется, разобрались. Теперь следующий, который, в общем-то, задают всегда: а почему написано именно так, а не иначе?
Признаюсь честно, в процессе чтения пьесы у меня уже рисовался некий схематичный набросок отзыва на нее. Ага, вот здесь напишу так-то и так, а вот здесь обязательно надо подчеркнуть вот это. И какой же был для меня удар, когда я дошла до заключительного слова автора, который коварно опередил меня и сам же написал практически все то, о чем хотела упомянуть я! Автор выступил своим же критиком, и зрителям или читателям его пьесы представляется сразу полный комплект: произведение — и очень личный, но в то же время объективный (право, неожиданное сочетание) отзыв на него.
В критических статьях обычно пишут, о чем произведение и как оно написано. Честно говоря, я старалась этого избежать, для меня важно было подчеркнуть, зачем оно. Надеюсь, мне это удалось.