Стихи, как звезды, светят людям, освещая самые сумеречные закоулки наших душ, прекрасные и далекие, понятные и близкие. Они — вечны, сохраняясь в памяти людей отрывочными цитатами и созданным настроением.
Есть поэмы эпические, романы в стихах, оды и панегирики, эпиграммы и баллады. Стихи Бориса Кригера, пожалуй, лучше подходят под определение философской лирики, где всего понемногу, а главное — есть мысль и душа.
Чтение стихов — это не просто занятие, это — труд души. И с каждым поэтом у нас складываются собственные, личные, интимные отношения. При этом абсолютно не имеет значения, жив он или давно ушел в мир иной. Самое верное хранилище душ — это слово, через века трепетно сберегает оно энергетику и живое дыхание создавшего его. Счастлив тот, кто сумел обессмертить себя в стихах, чья душа имеет голос, ее песни пропоют когда-нибудь в далеком будущем и оживят видения давно ушедших лет...

Стихи — это слепки души,
Отлитые страстью и болью,
Как капли каких-то посулов...

Не спешите судить по названию — сборник Бориса Кригера «О грусти этих дней кто, как не я, напишет...» вовсе не нагоняет тоску. Здесь вы найдете не только грусть и экспрессию чувств, не только пейзажные зарисовки, но и легкую усмешку, и иронию, а главное — глубокую мысль. Попробуйте почитать его вразнобой, не по порядку, и вы удивитесь многогранности и разности каждого стихотворения. Их невозможно глотать «залпом», их нужно читать, как пить выдержанный коньяк, медленно смакуя каждый глоток:

Мне еще многому так надо научиться,
Мне еще многому так надо научить.
Такая сложная наука — просто жить
И не ловить за хвост несчастную синицу.

Просто невозможно, прочитав эти строки, сразу перейти ко второй строфе, хочется остановиться, осмыслить прочитанное, и заглянуть в себя, и прислушаться, как из глубины души поднимается целый сонм чувств и ощущений, а в мозгу уже вспыхивают искорки своих, созвучных этим словам мыслей и воспоминаний. Необходимо просмаковать это действо, ибо в наш век, перенасыщенный грубо сработанными полуфабрикатами мыслей и идей, готовой к употреблению информацией — только успевай глотать, пища для ума и души — это такая ценность.
Неожиданные, порой хлесткие метафоры действуют на ум и нервы, как удары березового веника, пробуждая к жизни и творчеству, открывая неожиданные грани вещей и событий, личностей и явлений:

Мы сетуем на быстротечность! Ну?
Виним в несправедливости тугие,
Страдающие паранойей стрелки!

Лирика Кригера изобилует обращениями к великим людям прошедших эпох, при этом создается ощущение, что он беседует с друзьями, а не со столпами и светочами нашей цивилизации: Соломон и Руссо, Платон и Пушкин, Дарвин и Коперник — все они кажутся давними приятелями автора. И это не гордыня, не искусственная бравада, это — беседа умных собеседников через века и континенты. Автор прямо заявляет, что какими бы великими ни были гении, они все же были людьми, и наше представление о них как о чем-то божественном не имеет основания:

И гений — только узник многоточий,
В реке забвенья плещущийся вплавь.

Кто знает, если бы каждый из нас видел в гениях простых людей, возможно, более близкими и понятными стали бы для нас наука и философия и великие мысли и открытия прошлого не казались бы ледяными глыбами на вершинах пьедесталов. Поэт свободно меняет местами два измерения — время и пространство, и прошлое вдруг ощущается на соседней улице, а из настоящего можно перенестись в прошлое, как на трамвае, с помощью воображения. Илюша Динесс вдруг становится реальным поэтом Средневековья, но при этом более понятным и близким через восемь веков, а не восемь часовых поясов, чем сосед за стенкой.
Оригинальна и умна самоирония автора, в его шуточных стихах столько смысла и силы, сколько не всегда отыщешь в монументальных томах и монографиях:

Но, наигравшись, яблоко я взял
И просто съел, забыв о том, что создал,
Наверное, затем мне Бог и мозг дал,
Чтоб глупости я быстро забывал.

Посмотрите в глубь себя, люди! Как часто мы с трепетом холим и лелеем наши мелкие изобретения и несущественные откровения, как серьезно относимся к любым мелочам и глупостям собственного произведения... Нужно иметь ясный ум и достаточно здравого смысла, чтобы в яблоке увидеть и создать Землю, а потом просто съесть его — концовка с расщеплением метафоры, вполне в духе классического анекдота. Закон пуанты часто применяется автором в завершающем аккорде философско-печальных измышлений, заставляя улыбнуться, вселяя надежду и веру, что все не так уж плохо или, во всяком случае, поправимо:

Ты не плачь. Жизнь отчасти прелестна.
И булыжник весьма симпатичен.

Отдельного рассмотрения достойна тема Бога в стихотворениях Кригера. Всевышний здесь предстает в различных воплощениях, духовном и физическом. Это и Бог-отец, с которым поэт беседует в храме, к которому обращается, ища утешения или ответа на вопросы об устройстве Вселенной и смысле бытия; и Бог-сын, «Исуси, милый парень», с которым так хочется побеседовать по душам в мире без насилия; и Дух Святой, обитатель храмов. Однако невозможно сказать, к какой конкретно конфессии тяготеет поэт: Иисус и Мекка, Будда и Иерусалим оказываются рядом, как разные грани одного целого. Вообще надо отметить, что Бог у Кригера очень человечный.

Бог шептал вполголоса, кричал,
Пробовал и так, и эдак, бедный...

Однако через стихи, посвященные Всевышнему, красной нитью проходит главная мысль: люди Бога теряют, Храмы сгорают:

Мой бедный Храм, заплакавший в горенье,
Исторг родного Бога письмена...

И дело здесь вовсе не в том, что Бог покинул нас, а в том, что мы сами потеряли связь с Ним, Ему не остается места в наших замученных высокими скоростями и технологиями душах...
Поэзия Кригера интересна и своей географией, недаром в его стихах земной шар представляется очень маленьким — то яблоком, то шаром. Вспоминается булгаковский живой глобус, как будто у автора весь мир на ладони. В каком-то смысле так оно и есть — Кригеру пришлось и пожить, и побывать во многих странах. Поэт знает, насколько на самом деле мала наша Земля — она вся умещается в нашей памяти и воображении. Нескольким городам посвящены отдельные стихотворения, и очень интересно рассматривать Амстердам и Лондон сквозь призму восприятия автора.

Я немного остался задавлен
Этой мощью имперской стопы...

Как много Борис Кригер умеет выразить всего в нескольких словах, образы — главное оружие поэта, и он исключительно спортивно владеет этим оружием. Разгромлен критикой и умерщвлен Петербург, а Иерусалим всплывает в стихах миражом в пустыне, отголосками тягостных снов. Норвегия предстает перед нами в родных российских пейзажах, но вот люди там другие, они берегут и любят свою страну, не пьют запоем, и поэтому там все так похоже и непохоже на Россию. Оказывается, можно жить по-человечески даже в суровых климатических условиях, так почему же страна, где родился поэт, так непохожа на уютную и чистую Норвегию? С такой болью звучат финальные строки:

За Россию обидно,
За себя мне досадно.

Структура книги неоднородна, как и поэзия Кригера: вначале идут просто лирические стихотворения, а затем уже читательскому вниманию представляются циклы стихов. Принципы подборки произведений и объединения их в циклы в каждом случае различны. Цикл «Как небо средь осколков тает» посвящен размышлениям об исторических памятниках и бренности всего земного; все в этом мире временно, и даже времена сменяют друг друга:

Есть время слов, молчания, и даже
Есть время это время пережить!

По своей необычайной образности, неожиданности эпитетов и яркости сравнений лирика Кригера могла бы соперничать с имажинистами, однако образ для Кригера — не самоцель, а средство передачи мыслей, чувств и настроений.
Цикл «Когда растают шапки ледников...» изначально отличается уже тем, что под многими стихотворениями поставлены даты. Легко можно определить, что здесь собраны ранние произведения автора, в них чувствуются трепетность и восторженность юности, в них звучат ода красоте и уверенность в собственной способности сделать мир прекраснее и чище. Здесь стих кипит то задором, то бунтом против серости и однообразия, то неприятием жестокости, лишений и несовершенства окружающего мира. Кроме того, этот цикл интересен еще и тем, что в нем отражается эпоха, из мелких деталей вырастает цельная картина окружающей жизни. Есть здесь и гражданская, и любовная лирика, однако строки эти написаны в переломный момент, когда страна, в которой жил поэт, разваливалась на глазах, что не могло не отразиться в стихах:

Да, немало успешно наломано дров.
Все кромешней развал и бардак.

Еще одна особенность лирики Кригера — в одном и том же стихотворении может быть использован высокий стиль с изысканным лексическим наполнением, а потом вдруг появляются строчки с разговорной, а иногда и бранной лексикой, в зависимости от настроения поэта. Он не хочет подчиняться законам и устоям, он не мучается вопросом, как можно писать стихи, а как нельзя. Если грибоедовский Чацкий «говорит, как пишет», то Борис Кригер пишет, как говорит. В его стихах создается полная иллюзия диалога с читателем, хотя поэт непосредственно не обращается к нему. Кажется, что автор делится лично с каждым своей болью и радостью, наблюдениями и размышлениями:

Высоцкого я с водкой намешал;
И пил и слушал в едком упоенье...

Однако не только задор и бурлящая радость бытия находят выражение в лирике конца восьмидесятых. Нотки усталости и боли уже настойчиво и далеко не фальшиво звучат в этих произведениях. Тема пьянства также находит место на страницах стихотворений, и не только в связи с Высоцким, хотя вполне вероятно, что и не без его влияния. Вообще говорить о чьем-либо влиянии на поэзию Кригера сложно. У него, как у любого тонко чувствующего человека, должны быть любимые поэты и писатели. Но в том-то и прелесть его поэзии — она не подражательная. Поэт не стремится быть на кого-то похожим, угодить публике. Он просто пишет — потому, что не может молчать, и делится своими размышлениями и наблюдениями.
Еще одной особенностью лирики Кригера можно назвать своеобразную размытость сюжета, а часто и отсутствие такового. У него нет эпических поэм и рассказов в стихах, герой его произведений часто невидим, а образы настолько метафоричны, что уже не принадлежат какой-то грани реальности, им тесно в определенной плоскости. Они приобретают выпуклость и воздушность, выстраивая неожиданные логические, а порой и нелогичные связи:

На эшафот, убойно, боров
Взведен без шляпы ль, без плаща ли,
Клешнями рекрутских наборов
Меня любезно всхолощали.

В этом стихотворении с хемингуэевским названием «Прощай, оружие» ни о месте, ни о времени, ни даже о герое мы не узнаем. Однако ясно слышен протест против всякой войны и насилия, против бойни, которую ни один солдат сам не затевал, против «почетной повинности» рекрутских наборов, когда молодые и полные жизни люди выдергиваются против воли из нормальной жизни просто потому, что так надо.
Стихотворения Кригера заставляют не только сопереживать, следить за развитием сюжета и поражаться лихо ввернутому тропу или удачному и уместному оксюморону — главное в них то, что они заставляют думать. И не просто думать, а размышлять. Они заставляют воображение работать на полную катушку, раскручивая цепь сложнейших образов, возрождая в реальности нашего сознания необычайно яркие картины, существовавшие в душе автора и заархивированные им в сжатый формат рифм и строф.
Тема любви, как это и положено, часто встречается в стихах Кригера. Однако проявления, формы и сами предметы любви различны. Это и пронзительное по своей правдивости и глубине чувство к животным, которые «страдают бессловесно» (при этом удивительно тонкое наблюдение, что у братьев наших меньших другое отношение к вопросу жизни и смерти, ибо они «не дрожат, как мы, пред небытьем»), и любовь к женщине, хрупкому и нежному существу, которая сама является целым миром, таким прекрасным, манящим и романтичным:

Я люблю тебя, как солнечные блики
На воскресных полуснежных облаках...

Однако этот мир нельзя взять насильно, двери в него может открыть только взаимная любовь. Тема любви развивается шире и глубже в циклах, идущих после основного блока стихов, особенно в таких, как «Ты права, ты, конечно, права...» и «Я болею тобой, хоть болеть мне совсем и не больно...».
И все же не стоит думать, что любовь в лирике Кригера — только лишь светлое и нежное чувство, о нет! Есть у него и такие стихи, которые лучше было бы назвать антилюбовной лирикой... И вместе с поэтом проходишь все круги ада, мучение до блаженства и восхищение до отвращения... Удивительные строки, без рисовки и ложного стыда, без бравады и самолюбования из самых затаенных уголков подсознания вырывают темные и низкие чувства, обнажают грязные помыслы. Сравнения и аллегории заставляют содрогнуться, но ни разу не возникает желание воскликнуть знаменитое «Не верю!». Нет, поэту веришь безоговорочно и бесповоротно, пленяясь правдой и живой душой, мятущейся за этими строками.

Даже в самом отчаянном скотстве
Не унять злую радость разгула.

Только ни в коем случае не стоит думать, что поэт воспевает разгул или отношения, основанные на скотстве. Это не воспевание, а повествование, это выстраданное и высказанное душевное потрясение неудачными отношениями. Душе поэта претят подобные отношения, он тянется к светлому и чистому, поэтому и грустных и нежных произведений в сборнике все же больше. Так трогательно нежно и так по-детски звучат эти слова:

Вот уткнусь я в колени твои,
Мокрым носом невнятно сопя
О своей непутевой любви
Неуклюжие недослова.

Самое лучшее определение себе, собственному самоощущению дал сам поэт: «плюшевый», «плюшевость». Плюшевый медведь может быть неуклюжим и смешным, грустным и обиженным, но он не может быть злым. Над ним — «плюшевые небеса». Ни в одном стихотворении Кригера вы не найдете призыва к насилию или же пылающих гневом, пусть даже праведным, и ненавистью строк.
Но вот мы открываем новый цикл под названием «Мы ушли, не простившись, не взяв адресов...». Сразу можно сделать вывод, что речь пойдет о разлуках, переездах на новое место. На самом деле этот цикл стихов посвящен эмиграции. Само слово это режет слух и царапает душу любого человека, выросшего в СССР. Эмиграция для нас связана с крахом жизни и надежд, с насилием над свободной волей, с лишением человека свободы выбора, изгнанием. И пусть в конце прошлого века люди уезжали уже добровольно, их никто не преследовал, не вынуждал выбирать между жизнью за границей и смертью на родине, однако все равно — этап этот переломный и довольно болезненный.
Эволюцию настроения эмигранта из разваливающегося Союза можно четко проследить в замечательных стихах Кригера. Сначала это острая, даже несколько злая радость от возродившейся надежды на светлое будущее, на перемены к лучшему. Поэт готов на все, готов пожертвовать последним, лишь бы вырваться из мрачного плена страны, находящейся в периоде полураспада:

Обчистят коль — расстанемся с грошами,
Сдерут штаны — уедем без штанов.

Здесь же и разудалая ироничная песнь, в которой автор обращается к воображаемому государю российскому. Она ясно отражает затаенную обиду и ликование от расставания с той страной, где население привыкло во всех своих бедах винить жидомасонов и считать, что без них жить сразу станет лучше, с удовольствием выпинывая их, обобранных до нитки, униженных и прошедших все круги бюрократического ада, в «мир гнилого капитала». Ирония на самом деле грустная, хотя поэтом для этого стихотворения и выбран бравурно-маршевый хорей. Болью несправедливости отзываются последние строчки:

До свиданья, бедный Хаим,
Здравствуй, Ванюшка-дурак.

Но вот уже через стихотворение звучат иные мотивы — разочарование и боль с переливами, в характерном для русских страданий анапесте. Не молочными реками потекло эмигрантское житье, и не так уж легка и привольна оказалась жизнь по ту сторону бетонных блоков. Не нужны оказались мозги, талант и чувства этого поэта, философа, умницы и на исторической родине.

Все равно тут своим не заделаться,
Даже если по горло обрежешься.

Единственный выход — идти на низкооплачиваемую и непрестижную работу, да еще и перспективы светлого будущего опять заволокло туманом неизвестности. Нужно трудиться, пробиваться, цепляться и карабкаться наверх. Отрезвило эмигрантское житье, алые паруса и жюль-верновские приключения оказались на деле только красочной открыткой, а реальность тычет в глаза свои неприглядные истины о том, что хорошо только там, где нас нет, и мир, в сущности, однороден. С грустью говорит поэт о том, что уходящие не брали адресов у тех, кто оставался, не ценили и не берегли воспоминания о своем прошлом, которое так же, если не более, ценно, как и будущее. Но это свойственно каждому представителю рода человеческого, и дети наши не поймут открытых нами истин, они все равно уйдут в свои неведомые, далекие, манящие запретностью и неизвестностью дали...