Между историко-философскими рассказами цикла «Козни интеллекта» из книги «Песочница» на первый взгляд никакой связи не просматривается. Кроме того, конечно, что все они относительно исторические и уж без всякого «относительно» философские. Кстати говоря, на второй взгляд связь не улавливается тоже, да и с решающим третьим возникают проблемы. Могу говорить, разумеется, только за себя. В моей непутевой голове рассказы сложились в единое целое совершенно случайно. Нет, каждый из них задел меня, в каждом мне что-то понравилось, что-то нет. Однако понять, почему они объединены в цикл, — это было выше моих сил. При каждой очередной попытке увязать их в некую логическую цепочку перед глазами всплывал образ очень профессиональной, но очень строгой учительницы, которая вела у меня математику в старших классах. Она качала головой и смотрела на меня весьма неодобрительно. Учительница ничего не говорила, но и в этом покачивании, и во взгляде я читала то же, что и тогда, лет в четырнадцать: нет, деточка, зря ты в математический пошла, не занимала бы ты чужое место, шла бы лучше сочинения писать да историю зубрить. Я, однако, никуда не шла, и упрямо сидела над недоступными с первого, второго и третьего раза задачками. Сочинения, впрочем, тоже писала, с историей вот пробел получился. Так вот, к чему этот экскурс в мою биографию? К тому, что видения учительницы математики упорно подвигали меня к решению, что пора прекратить думать гуманитарными категориями и начать искать холодную точную логику. Когда мысль была мной осознана, я тут же послушно попыталась отключить воображение и вытащить из глубин памяти школьные олимпиадные задачки на логические цепочки. Видимо, в самый нужный момент этих стараний мой взгляд упал на книжную полку, где стоят мои и только мои тщательно подобранные книги в малом количестве. На корешке одной из них значилось: «Жорж Пьер Сёра. Биография». И вот тут-то меня и озарило!
Позвольте еще один экскурс в биографию, только на этот раз не мою, а в биографию одного из лучших художников XIX века. Я кратенько, обещаю. Так вот. Господин Сёра основал революционно новый художественный метод. Он наносил краски на полотно мелкими точками, с течением времени форму и размер точек он варьировал, но это не главное. Он не смешивал краски. Все точечные мазки были чистого цвета. Вблизи на его полотна смотреть было невозможно, поскольку точки сливались в бессмысленную цветовую какофонию. Зато при взгляде на картину с приличного расстояния краски как бы смешивались прямо «на глазу», и получались плавные цветовые переходы. Это был уникальный, научный подход к живописи. Художник следовал ему крайне методично и никогда не отступал от своих принципов. Его заразительный энтузиазм и стройная логика изложения своего метода привели к пуантилизму многих последователей.
Как только я вспомнила про Жоржа Сёра, вернее, про его художественный метод, всё сразу встало на свои места. Цикл рассказов — это целое живописное полотно, которое с близкого расстояния кажется бессмысленным. Здесь расстояние, конечно, измеряется не метрами, а временем, прошедшим с момента прочтения. Чем дальше мы отходим во времени от той секунды, когда прочли последнее слово, — тем четче и понятнее укладывается в голове вся картина. Она становится ясной, резкой — без единого мутного пятнышка. Три точки чистого цвета сливаются в одну большую предупредительную надпись.
Остановитесь. Задумайтесь. Оглянитесь. Прекратите мерить свой путь формулами! Думайте о последствиях ПРЕЖДЕ, чем совершить некое действие. Живите жизнью, а не политикой...

Зелёная точка радости

Бархатная мягкость любви и резкий силуэт науки на фоне этого бархата. Убаюкивающая нежность слов и угловатая элегантность формул. На удивление, они не борются друг с другом, не соперничают за первое место на пьедестале (хотя так может показаться с первого взгляда). Они идеально дополняют друг друга, словно изысканно подобранные профессиональным дизайнером детали интерьера. Детали, которые создают настроение и атмосферу, детали, одного взгляда на которые недостаточно. Хочется смотреть еще и еще, пока они не сложатся в единую, живую картину…
Это довольно смело — соединить науку и любовь. Хотя и говорят, что любовь — это наука, а любовь к науке часто превалирует над всеми остальными эмоциями. Кстати говоря, с коммерческой и такой… писательско-самолюбивой точки зрения это тоже было очень рискованно. Любому писателю хочется, чтобы его произведения читали и, более того, понимали. А теперь внимание, вопрос: сколько людей способны в одном маленьком рассказе воспринять одновременно физику и любовь? Сколько? Я, честно говоря, теряюсь в догадках. Наверное, немного. Другое дело, что гораздо больше людей способны этот рассказ почувствовать, а не прочитать. Поэтому сразу честно и откровенно предупреждаю: если вы читаете, чтоб расширять кругозор, повышать уровень интеллекта и так далее, — вам не сюда. Вам в газеты, научно-популярные журналы и мировую литературную классику. Вот если вы читаете, чтобы что-то важное для себя понять, чтобы изменить угол зрения… Чтобы, в конце концов, вы могли представить себе нежно-бирюзовые нити слов и мягкие краски эмоций, если бесшабашно закроете глаза, не дочитав рассказ до конца, — тогда вам сюда. Тогда читайте, чувствуйте, понимайте и наслаждайтесь.
Мне всегда было интересно, какого цвета то или иное произведение. Оранжевые рассказы всегда были короткими и яркими, как вспышки. Красные — это, наверное, детективы, причем не обязательно кровавые, с убийствами — а просто хорошие, насыщенные по сюжету. Голубые — это, пожалуй, что-то спокойное, холодное. Классика, вне зависимости от сюжета и его напряженности, всегда была для меня голубого или синего цвета. Глубокого, мудрого цвета. Серый… Нет-нет, к серому цвету я совсем не отношу бездарные вещи! У них вообще цвета нет… Серый может впитать в себя столько мельчайших оттенков, что любому другому цвету и не снилось. Серый — это, по всей вероятности, произведения с уклоном в психологический анализ. Нет, конечно, очень трудно отнести какую-либо вещь исключительно к одному цвету. Вот, к примеру, творения Достоевского. Классика? Безусловно! Психология? Вне всякого сомнения! Вот и разберись, синий тут или серый. На самом деле решить просто — каждое прочтение индивидуально, и цвет у каждого будет свой. Для меня, например, что бы я о классиках ни говорила, произведения Достоевского всегда будут всех оттенков серого.
Редко получаются рассказы чистейшего цвета — как в цикле «Козни интеллекта». Наверное, им сложно существовать по отдельности, поэтому Борис Кригер и объединил их в целостную картину, предоставив своему читателю право самому смешивать три краски.
Первый рассказ, «Волновая природа любви», — он зеленого цвета. Спокойный, немного сонный по настроению, он удивительно воздействует на читателя. Этот рассказ дарит ощущение такой сильной, такой глубокой любви — любви к человеку и к науке. Для главного героя, великого физика, все сущее равно нулю. Но ноль — это не все сущее. Так он и живет в своем вечном доказывании равнозначного противоречия. Противоречия между любовью и наукой.
Удивительно сильная метафора — «кошка Шрёдингера». Она кажется такой очевидной. Что, казалось бы, проще: вот кошка, запертая в ящик. Кошка, над которой проводят эксперимент. Вот женщина, тоже запертая — но не физически, а эмоционально. Ее любовь закрыли и выбросили ключ. Она может быть рядом, может чувствовать любимого, но никогда, никогда она не сможет быть с ним.
Это первая сторона метафоры. Та, которая бросается в глаза. На самом деле, всё сложнее и глубже. Это физик Шрёдингер в ящике. Это он — тот кот, над которым ставит эксперимент жизнь. Это он и жив и мёртв одновременно. Это его пусть не жизнь, но любовь находится в постоянной опасности. Это всё он…
Что, грустно? И снова не так всё просто. Автор опять предлагает повернуть свой рассказ другой гранью. Не грустно, нет. Хорошо! Просто хорошо. Двум людям хорошо вместе. Ученому хорошо с его наукой. Женщине хорошо со своим мужчиной. Кошке хорошо, потому что ее никто не сажает в ящик. Вот так, со всеми этими «хорошо» очередная сторона рассказа окрашивает его в красивый, ровный, чистый зеленый цвет. Цвет счастья. Цвет жизни. Цвет радости.

Желтая точка памяти

Второй рассказ цикла, «Политика — наука дилетантов», — это рассказ-предупреждение. Предупреждение сквозит уже и в самом названии, не говоря о содержании произведения. Почти до самого конца рассказа нам кажется, что автор просто повествует нам о нескольких днях из жизни великого полководца и политика, притом о не самых насыщенных днях, даже, пожалуй, скучноватых.
Я лично ставлю на то, что в этом рассказе главный герой не Наполеон и ни один из его друзей-ученых, путешествующих с ним. Мне кажется, что в этом рассказе главный герой — Политика. Кригер наделил эту невидимую героиню душой и жизнью. Почему героиню? Потому что в рассказе «Политика — наука дилетантов» она, Политика, как женщина. В рассказе присутствуют пять мужчин. И каждый из них уверен, что уж он-то знает, как с этой женщиной обращаться. Как ее завоевывать, что ей говорить, как себя с ней вести. Один будет подстраиваться под ее настроение, другой — просто идти рядом, третий — порабощать ее, четвертый — расчетливо спорить с ней, разжигая взаимный азарт, пятый — обращаться весьма холодно, ведь «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей»! О, таких стратегий миллионы, и мужчины всех времен и народов с разной степенью успеха ими пользовались, пользуются и будут пользоваться. Однако есть одна проблема. И она заключается не в том, чтобы овладеть той или иной стратегией — это довольно просто, а в том, чтобы к нужной женщине применить правильную стратегию. А Политика — это очень нужная женщина. Очень. К тому же она весьма капризна, расчетлива и умна. И невероятно, просто чертовски непостоянна. Впрочем, следует признать, что в большинстве случаев эта женщина подчиняется сильным мужчинам. Причем далеко не всегда этот мужчина будет королем при своей королеве, гораздо чаще он окажется закулисным кардиналом. Наполеон, безусловно, был королем. Его королевская тень еще долго пряталась в платье Политики после их расставания. Он покорил ее смелостью, безрассудством и святой уверенностью в своей правоте. Она бросила его из-за самоуверенности, жестокости и отчаянной дерзости.
В рассказе ярко отображены преимущества мужской стратегии Наполеона, завоевавшего эту сложную женщину. Однако нельзя пройти мимо пронизывающего произведение спора, наука ли политика, или нет. И мимо вывода, что политика, безусловно, наука, но успешно занимаются ею лишь дилетанты. И становится страшно. На этой науке зиждется всё современное общество, все социальные, экономические его стороны. Все межстрановые взаимодействия, все глобальные решения, затрагивающие судьбу планеты (не побоимся масштабности утверждения). Всё в нашей жизни в той или иной степени основывается на политике. И вдруг — дилетанты… Нет, дилетант дилетанту, конечно, рознь, и в панику впадать не стоит. Однако согласитесь, все то, что мы недавно имели честь лицезреть по телевизору, да и до сих пор еще лицезреем, в общем-то, попахивает не самым талантливым дилетантством. Вот от чего нас предостерегает кригеровский рассказ. Вот почему он осторожного желтого цвета. Цвета предупреждения. Цвета возможной опасности.

Красная точка страха

Третий рассказ — «Новый Свет Европы» — самый страшный. История наоборот. Все самое кровавое из жизни человечества. Жертвоприношения. Инквизиция. Мировые войны. Геноцид. Все прошло страшной очередью перед глазами во время прочтения этого рассказа. Благодаря оригинальному литературному приему, примененному Кригером, читателю становится жутко. Рассказ на первый взгляд фантастический. Ацтеки, которых уже нет, — и вдруг хозяева жизни и планеты. Я много фантастики прочитала. Очень разной. Но никогда, никогда фантастика не вызывала у меня такого ощущения реальности. Ведь это же мы, только наоборот. Один поворот в истории не туда — и вот к чему мы бы могли прийти! Вопрос: а где гарантия, что мы всегда в истории сворачивали туда? Пусть теоретики от науки твердят сколько угодно, что все развивается по циклу. Что обязательно наступает кризис, который вырождается в очистительную войну, после чего народы мощным усилием энергично поднимаются на следующую ступень развития. Что природа сама все решила и выживает всегда сильнейший, тот, кто важнее для продолжения рода. Пусть твердят. Я буду упорно цепляться за розовые очки и верить, что такой путь развития не есть единственно целесообразный.
Ацтеки, некогда истребленные и воскрешенные в этом рассказе Кригером, — это дань памяти всем страдавшим и страдающим народам. Это пусть словом, но ответ на насилие. Как было бы чудесно решать все с помощью слов, а не в яростной битве медными топорами… как это было бы чудесно.
Чтобы оттачивать перо, а не меч. Чтобы изобретать новые изобразительно-выразительные средства, а не новые виды оружия. Чтобы извиняться потом за грубое выражение, а не за попустительство геноциду. Вот это, кстати, отдельная тема. Я, к сожалению, не помню официальных речей ООН и Евросоюза на тему извинений. Нет, они были, просто я была то мала, то несознательна, чтоб за этим следить. Позже, волей случая, а вернее, волей университетских преподавателей, во время написания семестровой работы по экономическому развитию одной из африканских стран я прочитала все эти извинительные речи. Им было так жаль. Как они извинялись спустя десять лет, как сокрушались. Вот только те, перед кем они извинялись, уже не могли их услышать. Остальные, слыша это нелепое бормотание, плакали от бессильной ярости и жалости. Они извинились. Им было очень жаль.
Я долгое время физически не могла читать ничего, связанного с теми событиями. И начиная читать «Новый Свет Европы», совсем не ожидала, что этот рассказ будет настолько пронизан теми эмоциями, которые овладели мной несколько лет назад. Спасибо автору за рассказ. Просто спасибо. Без критики, без мнений и предпочтений, без литературного анализа.
Этот рассказ чистого красного цвета. Очень яркого. Если бы вы просто увидели этот цвет, глазам было бы больно смотреть. Больно и неуютно, потому что это цвет ярости, предупреждения и страха.

Вот так зеленый свет счастья сменяется желтым цветом предупреждения, за которым следует красный цвет страха. Каждый из нас живет в своем локальном цвете, некоторые — смешивая их на палитре судьбы. Вот только все мы стоим перед этим светофором. И то любим, то ждем, то боимся. Главное, не погрязнуть в страхе и отчаянии, — помните, что за красным всегда загорается зеленый.
«Козни интеллекта» — это очень странный цикл, просто потому что он вобрал в себя равнонаправленные мысли и эмоции. Это и его недостаток, и его сила. Недостаток, потому что очень сложно понять сразу, о чем с нами говорит автор. А перечитывать во второй раз, в третий тоже станет не всякий, потому что уж очень больших эмоциональных затрат это требует. Сила — потому что уж если вы понимаете и чувствуете, что до вас пытался донести Борис Кригер, то просто-напросто становитесь сильнее, цельнее. Такие вещи закаляют.
И еще. Никогда не идите на красный свет — дождитесь зеленого…