«Альфа и омега» Бориса Кригера — это щедро сдобренный философией любовный роман с откровенными сценами. История страсти длиной в двадцать лет с безмятежно счастливым концом. Книга написана по старым добрым и основательно подзабытым рецептам классического романа, коими в начале XXI века почти никто не пользуется. Впрочем, в «Альфе и омеге» нет полифонии, которую Михаил Бахтин считал непременным атрибутом этого жанра. Писатель постоянно держит в фокусе протагониста Николая Бангушина, не давая ни на миг вытеснить его со страниц своего изобилующего диалогами повествования. (Исключение составляет в общем-то необязательная сцена знакомства главной героини со своим будущим любовником Константином, персонажем второстепенным и обреченным на скорую смерть.)
Сюжет у «Альфы и омеги», казалось бы, немудреный. В начале девяностых годов Николай Бангушин знакомится с милой девушкой по имени Мира, вместе с которой учится на философском факультете одного из питерских вузов. Мира старше его на три года, она замужем и у нее есть ребенок, однако для настоящей любви нет преград. Роман оказался скоротечным — Николай ввязался в сомнительную финансовую авантюру (в чем она заключалась, остается для читателя загадкой) и был вынужден стремительно покинуть страну, опасаясь мести кровожадных конкурентов. На Западе он сказочно разбогател (педантичный Кригер приводит точную сумму его капиталов: сто тридцать миллионов фунтов стерлингов), но деньги не принесли ему счастья. Личная жизнь Бангушина сводится к периодическим встречам с дорогими проститутками. Он изменил свою фамилию на Бэнг, что, как сообщает Кригер, означает «взрыв». Заметим, однако, что это слово полисемантично: на сленге, например, bang — это «половой акт». Бангушин-Бэнг постоянно вспоминает о своей юношеской любви и наконец встречает ее двадцать лет спустя, приехав в Санкт-Петербург по делам. Тут у Кригера вольный или невольный анахронизм — получается, что закончившаяся новым расставанием встреча происходит в начале десятых годов XXI века. Безрассудный проект с выведением спутника на орбиту полностью разоряет Николая, после чего он воссоединяется с Мирой. Причем отнюдь не в заповеднике опальных российских олигархов, коим с недавних пор стало Соединенное Королевство, а в селе Тюбук Каслинского района Челябинской области. Там у них появляется на свет сын Костя. В общем, полный хеппи-энд в шалаше. Занавес.
Николай относится к потере состояния и смене места жительства с невозмутимостью философа, для него это просто переход «из эпикурейства с его розой и бокалом вина <...> в стоицизм с его грубой тогой и строгой диетой». И тут ему нельзя не возразить — какой же это стоицизм, когда после долгих лет разлуки вновь обретаешь любимую женщину!
«Альфа и омега» представляет собой синтез любовного и философского романа. Любовная интрига (это даже не треугольник, а квадрат — кроме мужа у героини есть любовник) разбавлена философскими диалогами, которые Николай ведет с Мирой, безымянным кембриджским профессором и своим питерским приятелем Михеем, уехавшим после бурной российской молодости в Иерусалим и ставшим монахом-бенедиктинцем. Страницы романа пестрят именами корифеев философии: тут тебе и Юм, и Гегель, и Декарт, и Сенека. И это вполне может отпугнуть от книги широкий круг читательниц, лакомых до любовного чтива в рассыпающейся мягкой обложке. В частном письме ко мне Борис Кригер признался, что эротические сцены, рассеянные по всему роману, — не что иное, как приманка. Цель автора — не коммерческий успех, а привлечение внимания разномастной читающей публики к собственной философской концепции.
К финансовому краху Бангушина привела попытка получить мировое господство. Брат Иероним (он же Михей) подал Николаю идею преумножить его капиталы, запустив на орбиту спутник, который будет преобразовывать солнечную энергию и направлять ее на Землю. Это поможет преодолеть энергетический кризис и сделает Бангушина самым богатым человеком на свете. Следующий шаг — передача абсолютной власти суперкомпьютеру, который должен управлять человечеством, исходя из принципов христианства. Бангушина нельзя назвать атеистом, но ему чужда любая из конфессий. Принадлежность к многократно скомпрометировавшим себя религиям он считает безумством. В такой точке зрения есть своя логика. В самом деле, какая разница между кострами святой инквизиции и печами Освенцима? Тем не менее он принимает предложение Михея.
Крах бизнесмена Бэнга знаменует собой возрождение того изначального Бангушина, которого так любила Мира много лет назад в пору их совместной молодости в только что переименованном городе на Неве. Николай наконец обретает душевный покой и гармонию с миром и Мирой, чего он был лишен все эти годы. Он понимает, что его прежнее существование в золотой клетке старинного английского замка было не более чем затянувшимся прологом к вот этой, новой жизни в челябинском селе.
«Альфа и омега» — самая откровенная книга Кригера. Создатель любимца детворы зайкоподобного Маськина сподобился здесь на эротические сцены и описания интимных переживаний, чья смелость может поспорить со смелостью прозы Генри Миллера и Эдуарда Лимонова. Неистовая страсть чистого и неискушенного 18-летнего Николая Бангушина доходит до той грани, за которой начинается безумие. И только взаимность Миры уберегает его от психиатрической лечебницы, где ему однажды уже довелось побывать. Тайны ее тела становятся для него важнее всех загадок бытия, важнее Бога, важнее самой жизни.
«Ему все казалось невероятным. Неужели под этой тканью скрывается обнаженное тело, нежное и желанное? Он не мог представить его себе, хотя напрягал весь свой обремененный философией ум. Какая она там, под этой ненавистной, но сладостной тканью? Какая у нее форма груди без лифчика? Большие соски или маленькие? Розоватые и выпуклые или под цвет кожи и плоские? Эти загадки занимали его больше, чем вопросы существования Бога и свободы воли, о которых скучно и монотонно талдычил лектор. Да и о чем ином он мог думать, когда всего в нескольких сантиметрах от его кончиков пальцев — застежки, ведущие прямиком к самой что ни на есть подноготной правде. А какой у нее пупок? — не унимался Николай. Он совершенно не мог представить свою возлюбленную обнаженной, ему даже казалось, что она так и родилась в этой кофточке, джинсах и черных демисезонных туфлях... Ну должны же быть где-то ее голые пяточки, коленки? Не может же быть, чтобы всего этого не существовало?»
В одном из своих сладострастных сравнений Кригер перекликается с французским поэтом XIX века Теофилем Готье: «Сосочки оказались тоже малюсенькими, ярко-розовыми и обворожительно выступали над овалами, как пипки на куполах церквушки». У Готье: «Соборы средь морских безлюдий / В теченье музыкальных фраз / Поднялись, как девичьи груди, / Когда волнует их экстаз» (перевод Николая Гумилева). Эти строки довольно известны, их популярности немало поспособствовал Оскар Уайльд, заставивший восхищаться ими своего Дориана Грея.
Эпиграфом к «Альфе и Омеге» вполне могло бы стать стихотворение Иосифа Бродского «Итака», написанное им незадолго до смерти. Переосмысливая миф об Одиссее, Бродский дает совершенно негомеровскую картину его возвращения домой после двадцатилетних странствий. Напомним: именно столько лет Бангушин не видел родной город и Миру. Роль «твоего пацана», что «глядит на тебя, точно ты — отброс», исполняет у Кригера сын Миры, избивший главного героя после того, как тот вступил в интимную связь с его девушкой. Позволим себе привести это стихотворение полностью:

Воротиться сюда через двадцать лет,
отыскать в песке босиком свой след.
И поднимет барбос лай на весь причал
не признаться, что рад, а что одичал.

Хочешь, скинь с себя пропотевший хлам;
но прислуга мертва опознать твой шрам.
А одну, что тебя, говорят, ждала,
не найти нигде, ибо всем дала.

Твой пацан подрос; он и сам матрос
и глядит на тебя, точно ты — отброс.
И язык, на котором вокруг орут,
разбирать, похоже, напрасный труд.

То ли остров не тот, то ли впрямь, залив
синевой зрачок, стал твой глаз брезглив:
от куска земли горизонт волна
не забудет, видать, набегая на.

Борис Кригер отчетливо сознает, что своей книгой он Америки не открыл, ему не свойственна банальная боязнь банального. Об этом он пишет в своих пояснениях к роману: «Мой роман, конечно же, не говорит ничего нового. “Не в деньгах счастье”, “Самое главное на свете — это любовь”... Но так уж вышло, что подавляющее большинство из нас всю жизнь пытается опровергнуть прописные истины, тем самым лишь доказывая их правоту».
В романе двадцать четыре главы, каждая из которых озаглавлена одной из букв греческого алфавита — от альфы до омеги. Прием необычный, но не единственный в своем роде. Здесь стоит вспомнить поэму Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки», в которой каждой главе соответствует один из железнодорожных перегонов: Салтыковская — Кучино, Электроугли — 43-й километр, Павлово-Посад — Назарьево и т.д. Или раннюю пелевинскую повесть «Принц Госплана», где названия глав совпадают с уровнем компьютерной игры, участником которой становится главный герой: Level 1, Level 2, Level 3... И это еще раз подтверждает правоту Кригера: сказать что-либо новое в современной литературе невозможно.
Уверен, что роман не стоит воспринимать как реалистический. «Альфа и омега» — это сказка для взрослых, поставленная в декорациях рубежа двух тысячелетий. Что-то наподобие шварцевского «Обыкновенного чуда», без превращения медведя в человека, но с превращением бедного российского студента в британского толстосума. А также со смелыми бизнес-проектами, цель которых ни много ни мало господство на миром.
Рискну предположить, что «Альфа и омега» — книга хотя бы отчасти автобиографическая. Ее герой, как и сам Кригер, в юности покинул родную страну и стал крупным бизнесменом на Западе. Норвегия, в которой жил автор, заменятся в романе соседней Финляндией, а Канада — Англией. Вполне возможно, что есть прототип и у брата Иеронима (известного Бангушину как Михей). В «Маськине» Кригер упоминает друга своего детства, ставшего впоследствии католическим монахом. Скорее всего, он и вдохновил писателя на создание образа выпивохи и бабника Михея, жизненный путь которого чудесным образом преобразила религия.
Особое место в романе занимает сцена родов Миры. Приехавшая через сорок минут «скорая помощь» доставляет ее из Тюбука в больницу райцентра Касли. Колоссальное напряжение нагнетается с каждой фразой и наконец достигает своего апогея. Мысль о неизбежности смерти Миры пронзает Николая холодящим ужасом:
«Глаза Миры были действительно сухи. Иногда она открывала их, но Николай чувствовал, что она ничего не видит. “Она неминуемо умрет...” — эта мысль пронзила его насквозь и, едва коснувшись, искромсала всего изнутри, как пуля со смещенным центром.
Наконец приехали в больницу. Миру на носилках внесли в приемный покой. Николай нес в руках ее тапочки.
“Неужели эти тапочки — все, что мне от нее останется!” — в ужасе подумал он. Ему хотелось рыдать, но неимоверным усилием воли он держался. Вокруг Миры засуетились сестры и врачи и тут же увезли ее в операционную».

По своему надрыву, ощущению нереальности происходящего и предчувствию неизбежного кульминация романа созвучна с одним из самых ярких мест в «Анне Карениной». Переживания Николая Бангушина и Константина Левина имеют под собой одну почву и разрешаются одним и тем же — и тот и другой становятся счастливыми отцами.

«Альфа и омега»:
«Он тупо уставился на облупленную стену подсобки. Все философские теории, глубокие размышления превратились в едкий удушливый пепел. В голове было пусто и только мерно бил колокол единственной мысли: «Только бы была жива! Только бы была жива! Только бы была жива!»
Он исступленно, как магическое заклинание, повторял эти слова.
Когда он заслышал шаркающие шаги возвращающейся бабки, сердце его упало куда-то вниз и, пронзив больничный пол, как масло, умчалось к центру Земли.
— Жива твоя евреечка! И ребеночек жив. Мальчик! С тебя причитается, паря...»

«Анна Каренина»:
«— Жив! Жив! Да еще мальчик! Не беспокойтесь! — услыхал Левин голос Лизаветы Петровны, шлепавшей дрожавшею рукой спину ребенка.
— Мама, правда? — сказал голос Кити.
Только всхлипыванья княгини отвечали ей.
И среди молчания, как несомненный ответ на вопрос матери, послышался голос совсем другой, чем все сдержанно говорившие голоса в комнате. Это был смелый, дерзкий, ничего не хотевший соображать крик непонятно откуда явившегося нового человеческого существа».

В книге Бориса Кригера поднимаются вопросы, занимающие всех нас — мужчин и женщин, молодых и стариков, богатых и бедных. Автор не дает нам ответов, потому что ответы находятся в ведении кого-то более могущественного, чем мы, чье незримое присутствие ощущается между строк этой во всех смыслах обаятельной книги. Мы можем только повторить вслед за писателем, что лишь безусловная любовь имеет право именоваться настоящей любовью и что она и есть альфа и омега нашего существования.