«Нам нужны книги, уводящие в бесконечность счастья... Эти книги взорвут существующий порядок бытия. Нам не нужно больше эстетствовать и накладывать второпях пятаки на остекленевшие зеницы мертвецов». Борис Кригер точно определяет задачи современного романа. Уставший от злобы и ненависти мир хочет найти отдушину, забиться в теплое гнездо. У каждого свой рецепт счастья, но самая главная составляющая, без которой невозможно его создание, — не строить свое счастье на несчастье других. «Конечно, маньяк убийца счастлив, пачкаясь в крови своей жертвы... Но это — не счастье, это — торжество, это повод для создания религии, которая все разложит по полочкам; где нужно, оправдает жертвоприношения, а где необходимо, применит нужную уловку покаяния...» Эстетизация зла должна быть переломлена в современной культуре в целом и литературе в частности, ведь именно литература, искусство слова — то, что творит сознание, очищает его. Эстетизация зла — закономерное следствие культа страдания, который выгоден «злодеям, маскирующимся в передники Золушек». Мы живем в мире Достоевского, Петербург, болезненно-желтый, «достоевский и бесноватый», объял весь мир. Но это наш выбор. Феномен культуры стал феноменом сознания. Но можно освободиться от давления поколений и общепринятых норм неразумного эгоизма, создать такое общество, где будут царить доброта, взаимопонимание и гармония. Герберт Адлер, герой романа Бориса Кригера, — отважный экспериментатор. С чего и начинать, как не с собственного дела, собственной семьи, собственной души?

Галерея героев

В основе персонажной системы — семья Адлеров и взаимоотношения внутри нее. Герберт Адлер, главный герой, сразу выделяется своей основательностью, как подлежащее в структуре предложения: «О чем говорится в предложении/романе? — О Герберте Адлере». Читатель в первых же строках буквально сталкивается с этой внушительной фигурой, и хотя сказано, что «он был человеком крупным и оттого, где бы ни появлялся, сразу же начинал ютиться, словно всяческое строение было ему тесно, что вызывало неудобство как у него самого, так и у всякого, кто находился с ним рядом», — скорее, читателю, а не герою приходится устраиваться поудобнее. Лишь в конце романа становится ясно, что это происходит оттого, что Герберт является не только объектом, но и субъектом повествования, а значит, занимает практически все пространство текста.
Энжела, дочь Герберта, по своей функции в романе напоминает сказуемое. Именно ее мечты и желания кроят сюжет, движут романом, отвечают на вопрос «Что происходит?», «Для чего/кого происходит?». Эльза, жена Герберта, тоже является движущей силой, но, скорее, эстетического порядка. Она — определение, прекрасная волнистая линия, катализатор эмоций и переживаний. «Они вышли на волю и, несмотря на продолжающееся легкое головокружение и дурноту от увиденного, сразу отправились домой, ибо переполненные впечатлениями мозги просто требовали поделиться увиденным с кем нибудь еще, хотя бы с милой и пугливой Эльзой, которая будет всплескивать руками каждый раз (курсив мой. — Е. К.), когда Джейк или Герберт будут изображать очередную сцену из просмотренного фильма». Джейк, сын Герберта, — гармоничное дополнение в этом семейном «предложении». И, наконец, другие герои романа — Анна, сотрудница Герберта, а затем его конкурент по бизнесу и поверженный враг, Лакшми Вишну Мишра, бизнес-партнер из Индии и посол загадочной мирной философии, даже Пузырик, как ласково называет беременная Эльза будущего сына, — обстоятельства. Это условия, в которых развивается действие, они отвечают на вопрос «Как, каким образом?».
Особняком стоят персонажи, с которыми Энжела-сказуемое вступает в любовные отношения. Эдди, чьи ухаживания оказались отвергнутыми, — проскользнувшее по краешку сознания междометие. Альберт, отношения с которым начинают развивать Герберт и Эльза, сначала даже без ведома дочери переписываясь с молодым человеком через Интернет, — оказывается интеллигентным, интересным и вполне способным дополнить в перспективе семейную конструкцию Адлеров. Герберт четко знает, какого жениха он хотел бы для своей дочери, поэтому настойчиво принимается расспрашивать Альберта о его планах на жизнь, о его мечтах. Альберт осторожничает, и Герберт с трудом сдерживает разочарование. «Человек, который утверждает, что у него нет возвышенной мечты, либо слишком забит, либо неполноценен, либо просто неискренен. Во всех трех случаях он, Герберт, оставался без жениха своей мечты: тонкого, интересного, в меру увлеченного чем нибудь возвышенным. Герберт сам не был ничем увлечен, страдал от этого и мечтал ввести в семью человека, который мог бы смягчить это неравенство между силой притяжения низменных потребностей и мощной волной вдохновения, несущей человеческую душу вверх на самом что ни на есть пенистом гребне...» При личной встрече оказывается, что Альберт, как и Энжела, вдохновляет Герберта: именно в разговоре с ним Адлер задумывается о романе — отражении жизни, не просто отображающем внешние проявления жизни на уровне банальных описаний, но проникающем в более глубокие слои.
«— Вы писатель?
— В какой-то мере... Вот как описать наш с вами разговор? Углубиться в нудное перечисление предметов, наполняющих пространство этой кухни? Позволить себе пространное отступление в область истории построения этого дома? Описать ваш и мой голоса, поразглагольствовать о вашей одежде... — Взгляд Герберта скользнул по выцветшей футболке Альберта и остановился на нашивке орла, крылья которого отделились от поверхности ткани и казались приклеенными. — ...Или описать самую суть наших отношений — не запротоколированный диалог, а именно суть, их философию, их драму, если хотите...
— Надеюсь, до драмы не дойдет, — снова попытался отшутиться молодой человек, но осекся, поймав немигающий взгляд собеседника. Адлер думал совсем не об этом. Ему казалось занимательным, что если он возьмется написать обо всем этом роман, то получается, что он, сам герой этого романа, обсуждает с другим героем, как ему описать их разговор...»
Роман многоуровневый, с переплетами и отражениями, и в то же время позволяющий разобраться в себе и читателю, и герою, и автору — вот маячок, к которому плавно подходит корабль повествования.
Стюард — первая любовь Энжелы, из-за которого она бросила школу, доставила немало огорчений родителям, вынуждена была потратить сбережения, отложенные на учебу в колледже. Хитрый и мстительный, Стюард на поверку оказывается словом-предложением типа «Да» и «Нет», не способным вписаться в уже готовую семейную конструкцию. Отголоски резкого разрыва с ним, участниками которого являлись все члены семьи-предложения, спаянные невидимой, но прочнейшей цепью родственных взаимоотношений, слышатся до самого конца романа. Герберт постоянно возвращается к теме изгнания Стюарда, мучительно анализируя свое решение. «А как же изгнанный Стюард? Никакой разницы! Он тоже собирался устраивать свое болезненное счастье на несчастье других... Сидел и говорил нам в лицо, да еще при Энжеле, что никогда на ней не женится... и что она не выгоняет его только потому, что у нее не хватает смелости...» Стюард притягателен в своем озлобленном одиночестве, он чуть было не вырвал Энжелу из рамок семьи. Поскольку на Энжеле держится и ею движется жизнь семьи Адлеров, по крайней мере на данном этапе, это была бы очень тяжелая потеря, и неизвестно, сумело ли бы предложение обойтись без сказуемого? Скорее всего, нет.
Особенно ярко это проявляется в тот момент, когда Герберт думает, что потерял дочь. Его деятельность мгновенно остается без вектора, он не может даже заставить себя повернуть голову.
«Мужчины продолжали курить, увлеченно разговаривая и не замечая ничего вокруг. Вдруг раздался удар легкого тела о машину и душераздирающий крик Эльзы:
— Энжела!!!
Герберт втянул голову в шею. Он застыл, ужас охватил его... Неужели?!. Альберт стремительно бросился к выходу, а Герберт никак не мог заставить себя оглянуться, чтобы взглянуть на дорогу и увидеть... Оказалось, Энжела просто поскользнулась и упала между автомобилем и поребриком, но в эту долю секунды, когда Адлеру казалось, что ее сбила машина, он пережил подлейшую тоску вперемешку с великим ужасом... Дитя то мы и проглядели...»
В своем бизнесе Адлер тоже получает вдохновение и поддержку в лице Энжелы: «В ответ Энжела фыркнула и отправилась с Эльзой проводить время за маникюрами педикюрами... Неудивительно, что дела в этот день пошли вкривь и вкось... Бездумное состояние Энжелы тут же отразилось на деле. Результаты резко ухудшились. Герберт терпел, но через некоторое время пришел в привычное состояние злобы, переходящей в ярость. Необходимость все время поддерживать бизнес, постоянное чувство аврала измотали его нервы, и он, как затравленный хищник, вяло огрызался и повторял: “В гробу я все это видел!”»
Именно отсутствие вектора движения приводит к тому, что Герберт терпеть не может заниматься собственным бизнесом и вынужден постоянно заводить себе ложных друзей, «Анн на шее» — управляющих, которые норовят его разорить. В романе так происходит с его очередной помощницей. «Анна, прихватив с собой досье всех клиентов Герберта, компьютер и кое какие документы, уютно расположилась на соседней улице в надежде теперь уже с помощью внешней конкуренции задушить своего бывшего хозяина».
Герберт Адлер, как подлежащее, является главой предложения, аккумулирует много энергии, но направление этой энергии ему указывает именно Энжела. Наиболее активно и вдохновенно проявляет себя Герберт, действуя во имя Энжелы — с позором вышвыривая жестокого Стюарда, переписываясь по Интернету от имени Энжелы с Альбертом. Даже бизнес, почти разрушенный вредительством Анны, Герберт восстанавливает по большому счету только для того, чтобы жить так, как привык, — чтобы иметь возможность дарить дочери на день рождения бриллиантовые сережки. Изгнав Анну и ликвидировав нанесенный ею ущерб, Герберт продолжает воевать с ней словно по инерции, без особой охоты, ища пути для примирения и оказывая поддержку близким Анны.
Итак, Энжела, вокруг которой разворачивается сюжетная коллизия. Как мы ее видим и видим ли мы ее? Энжела дана контурами, ее имя наводит на мысль о рождественских елочных украшениях — легких, искрящихся серебром, гибких ангелах. Рассказ о ней начинается с подарков ко дню рождения, что усиливает ощущение праздничности. «В прошлом году они подарили дочери дорогую профессиональную фотокамеру. Знаменитые журналисты таскают точно такие по горячим точкам, чтобы взволновать нас очередной подборкой глянцевых кадров, роскошно, с шокирующими деталями отображающих страдание, голод и смерть. Энжела же...фотографировала этой камерой лепестки, ветви деревьев, облака, мягкие игрушки и прочие девичьи атрибуты окружающего мира, неизменно включающие в себя двух ее котов, лениво спящих во всех вообразимых и невообразимых позах». И с этого момента образ хрупкого ангела с фотоаппаратом прочно занимает место в нашем сознании. Энжела сама подобна фотографии в ретро-стиле: приглушенные тона, нежность линий — чувственный фантом, и только ее душевные терзания, неумение найти выход из сложных жизненных перипетий и неопытность в личной жизни придают ей плоть и вес.
Стюард предстает зловещим, психически неуравновешенным типом, бесцеремонно пользующимся положением любовника Энжелы. Он разрушитель, провокатор, он приносит дочери Герберта несчастье, нарушает душевное спокойствие самого Герберта. Он изначально инороден, нагл и ничтожен. «Он с самого начала был находкой. Бросил школу, курил наркоту, даже, кажется, в тюрьме сидел по мелочи... И главное, не преминул похвастаться всем этим при первом же знакомстве с нами: мол, так, мол, вам, думайте, что хотите, а дочурку вашу я сожру и не поперхнусь...» Тем не менее, даже выгоняя Стюарда из квартиры Энжелы и из ее жизни, Герберт Адлер ведет себя благородно: письменно предупреждает противника о своих намерениях («Иду на вы»), не оставляет его без крыши над головой, отдает ему вещи. Ситуация эта словно создана для того, чтобы показать различные стороны противоречивой натуры Герберта. Он рад этой битве, он предвкушает конфликт, получает удовольствие, когда Стюарду приходится забирать свои вещи из квартиры под надзором полицейского, которого сам Стюард и вызвал. «Адлер умел и даже любил разговаривать с властями. При этом он входил в такое чудное состояние полного слияния с государством — мыслил, как оно, дышал категориями всеобщего блага, — что неизменно оказывался на высоте и считался крайне добропорядочным гражданином. Это шло вовсе не от лицемерия, просто в Герберте жили два человека: один — несносный бунтарь и анархист, другой — законопослушный член общества, и в каждый конкретный момент Герберт свято верил в собственную искренность».
В истории со Стюардом читатель видит, что родители любят Энжелу, беспокоятся за нее, и порой, как во всех семьях, волнение за непослушную дочь перерастает в раздражение. Очевидно, что любовь к Стюарду самоубийственна и гибельна, однако Энжела ослеплена и упрямо возвращается в эту ловушку. И тут нервы Эльзы и Герберта не выдерживают, в своем стремлении защитить дочь они становятся даже жестоки к ней.
«— Хорошо, я больше не буду с ним встречаться.
— Энжела, ты что? Что ты? Ты ничего не понимаешь? — закричала Эльза, выхватывая трубку у Герберта. — Теперь он тебя обязательно убьет!!! Ты что же, думаешь, можно вот так поиздеваться над человеком, в котором, кроме гордыни, и нет ничего, и потом он тебя простит?
Герберта тоже трясло от раздражения, и он взял трубку обратно.
— Энжела, живи с кем хочешь, можешь подобрать с улицы наркомана со СПИДом, но нам то зачем ты все это рассказываешь? Что это за особая форма садизма? — пропечатал каждое слово Герберт.
— Да что ты опять ей такое говоришь: живи с кем хочешь?! Вернуться к этому шизофренику? А завтра ты через полицию найдешь ее труп в канаве? — закричала Эльза.
— Хорошо, я больше не буду с ним встречаться... — заплакала в трубку Энжела».
В этой ситуации один Джейк, младший брат Энжелы, сохраняет хладнокровие. Он успокаивает и утешает сестру. Он «словно родился взрослым», он прозорлив и внимателен, но в семье Адлеров он выступает в роли арбитра, которого начинают слушать лишь тогда, когда соревнования уже закончились. Джейк — наблюдатель, маленький философ, оценивающий, порой довольно скептически, неугомонную деятельность родителей и старшей сестры.
Эльза Адлер, жена Герберта, производит впечатление благоразумной Эльзы, героини немецких сказок, преодолевающей препятствия благодаря здравому смыслу. Но это впечатление обманчиво. Порой Эльза демонстрирует женскую мудрость и благоразумие, но это не выходит за рамки семейного круга. В переписке с Альбертом она проявляет себя находчивой, чуткой, артистичной, но во всех тяжелых жизненных ситуациях ищет поддержки у мужа. Она благодарна Герберту за изгнание Стюарда — сама Эльза, как ни переживает за дочь, не решилась бы на такой шаг. Адлеру повезло с женой — рядом с такой женщиной мужчина чувствует себя главой семьи, защитником. Несмотря на долгую совместную жизнь, их чувства по-прежнему нежны. Их союз скрепляют дети: в романе, несмотря на то что Эльзе уже под сорок, она ждет третьего ребенка. «Герберт долго упорствовал; он с трудом согласился и на первых двух детей. Но когда Джейку исполнилось тринадцать, а Энжела стала вполне самостоятельной молодой женщиной, Герберт снова уступил. Последнее время он начал понимать, что единственно действительно значимое, что может оставить человек на этой земле, — это дети. Эльза понимала это всегда и тихо внимала философствованиям Герберта о трудностях жизни, несправедливости мироустройства и прочих веских причинах, по которым не следует рожать детей. Но вот наконец терпеливая Эльза снова дождалась, и вместо заведения кошек, кроликов, собак, рыбок, птичек и прочей живности для погашения материнского инстинкта Герберт соизволил дойти до блестящей в своей гениальной простоте мысли, что единственно действительно значимое, что может оставить человек на этой земле, — это дети».
Герберт Адлер — противоречивая личность, своего рода «степной волк» нового времени. Ирония автора по отношению к нему, порой теплая и дружелюбная, порой жесткая, граничащая с сарказмом, проявляющаяся даже в мимолетных метафорах («его мучила изжога, напоминающая скуку»), свидетельствует о неоднозначном, переменчивом отношении автора к герою, словно к отражению в зеркале. Автобиографические черты, безусловно, присутствуют в этом персонаже, но в то же время Адлер — образ-копилка, призванный собирать и абстрагировать черты человеческой личности, которые Борис Кригер хотел бы подвергнуть анализу. Так, образ Энжелы — одна из проекций личности Адлера, отделенная от него, вынужденная существовать самостоятельно. Как и Наташа Ростова для автора «Войны и мира», это девичья, женская ипостась Герберта... Энжела, как фантом женственности, капризна и беспомощна, а Герберт чувствует себя вполне в своей тарелке, переписываясь от ее имени с Альбертом. Альберт влюбляется в это сочетание — фотография красивой девушки и холодная мужская логика в письмах. «Герберт действительно умело провел парня по всем коридорам страсти, холода и тепла, насмешек и признаний и преподнес Энжеле готовым. Адлеры не только не задумывались, но даже не осознавали, что в подобной ситуации кроется какой то неслыханный обман. Герберт свято верил, что Энжела могла бы сделать то же самое, но она была ранимой, неуверенной в себе, и подобная первичная артподготовка травмировала бы ее, и успех был бы маловероятен. Почему бы ему не сделать это за нее? Несколько раз Адлер спрашивал дочь, что она написала бы в том или ином случае, и их намерения и направления мысли удивительным образом практически всегда совпадали».
Анна, управляющая бизнесом Адлера, впоследствии предательница, — тоже проекция. Подобно тому как Гоголь в «Мертвых душах» описывал помещиков, в каждом акцентируя какой-либо порок и таким образом избавляясь от него, «Герберт Адлер был вынужден заводить таких «Анн на шее», ибо всеми силами старался оградить себя от управления собственными делами. Он чувствовал, как мельчает и исчервляется надобностью сводить счета, следить за доходом, бороться с расходом...» Управляющие и управительницы Адлера воплощают негативное отношение хозяина к «лямке купца», неудивительно, что они аккумулируют все отрицательные черты акул бизнеса — жадность, агрессивность, нечестность, и в конце концов Адлер, породивший их, сам же от них и избавляется. Но они необходимы ему, чтобы продолжать свое развитие, чтобы не пасть в грязь и суету, и вот уже он нанимает очередную «Анну», чтобы та оттянула на себя темные черты его личности, открыв ему простор для самосовершенствования. Для Герберта «в жизни есть много другого, кроме этой бесконечной мишуры, кроме твердого, как грецкий орех, желания мелочно тиранить своих ближних. В жизни есть благородство неторопливого созерцания, поиск путей дарения безымянного добра, стремление к самосовершенствованию, в конце концов». Он пишет стихи, собирает старинные книги, изучает китайский язык — и получает наслаждение, когда его духовная составляющая проявляет себя. Например, во время беседы с деловым партнером-индусом Герберт сначала заготовленными фразами восхваляет величие Индии, а затем не на шутку увлекается. «Он устало, но достойно изложил свое видение сделки, и когда индус принялся привычно торговаться, холодно и протокольно заговорил о величии Индии и ее народа, о ее славной истории и уникальной культуре, о колоссальном населении и врожденном миролюбии. Гостю было приятно». По мере того как контакт с деловым партнером перерастает в дружескую беседу, Герберт гонит от себя саму мысль о том, что он может быть неискренен с гостем.
«— Я бы хотел выучить санскрит, — тихо признался Герберт и снова не понял, искренен он или просто все еще пытается понравиться деловому партнеру. Почувствовав омерзение по отношению к самой возможности подобной неискренности, он добавил: — Я бы распевал молитвы на санскрите, даже не понимая смысла, мне просто нравится, как звучит этот язык. Трудно, конечно, быть к нему объективным, ведь на нем написаны древние Веды... Увы, чаще всего нам нравятся вещи и явления не сами по себе, а за те ассоциации, которые они порождают! Расскажите нам о ваших верованиях». Индус рассказывает... Речь заходит о переселении душ — один из вариантов связи между поколениями. Борис Кригер поддерживает в читателе интерес к теме семьи, даже когда речь, казалось бы, идет о другом.

Читать далее >>