Начнем с начала. Произведение «Южные Кресты» заявлено как детектив. Скажу сразу — с чисто формальной точки зрения это, возможно, и оправданно. С содержательной, сюжетной — нет. И в этом первая маленькая хитрость автора.
Да, кстати, давайте сразу договоримся. Все, что будет написано ниже, — это мнение читателя, а не литературоведа-недоучки. Так будет гораздо честнее, согласитесь.
Так вот, как читатель увлеченный и со стажем, смею заметить что детективов прочла немало. Даже, скорее, много. Большую часть из этого «много» составляют произведения классиков жанра — так что, как должен выглядеть детектив, настоящий и хороший, я знаю. Для этого недостаточно пропавших денег и неясной развязки именно детективной линии. Но согласитесь, мой потенциальный оппонент: положи перед современным человеком две книги с названием «Южные Кресты: Детектив» и «Южные Кресты: Социальная повесть с историко-этническим уклоном» — которую он выберет? Нет, не надо кричать, что я равняю всех под серую массу. Видите ли, о себе я довольно высокого мнения, а из всех книг Бориса Кригера первой прочла именно эту и не буду скрывать — потому, что детектив. Себя я вышеозначенной массой, разумеется, не считаю, так что возражения отметаются.
К сожалению, большому и глубокому, социальный интерес у человека сейчас один — что происходит с ним, любимым. В лучшем случае — что происходит с ним и с его близкими. А вот задуматься о таких вопросах, как национализм во всех его проявлениях — это уже под силу немногим. Основной массе, в общем-то, абсолютно все равно, держат ли в далекой новозеландской тюрьме еврея, потому что нужен козел отпущения, а еврей — идеальная кандидатура на эту роль, или уж в совсем нереальной Руанде племя хуту вырезает племя тутси, методично и беспощадно, по одной простой причине — потому что тутси это не хуту.
Замаскировав под детектив нечто совершенно другое и более глубокое, автор завлек своего читателя в ловушку. Ловушка очень простая, но очень эффективная — начав читать, человек примерно до середины книги ждет бурного развития детективной линии — а потом, не дождавшись, читает уже потому, что начал думать. Думать и задавать вопросы — и он ищет ответы на эти свои неожиданные вопросы, ищет эхо своим полусформированным мыслям.
Итак, с жанровой подоплекой, кажется, разобрались. Еще один момент, мимо которого нельзя пройти (помните, мы же последовательно идем от общего к частному?). Само название. В общем-то, с точки зрения изобразительно-выразительных средств, столь нежно любимых всеми хорошими учителями литературы, в названии ничего особенного нет. На первый взгляд. Есть такой чудный прием, само название которого ласкает слух, — оксюморон называется, по-простому — соединение несоединимого. Классический пример, который есть во всех учебниках, — «Живой труп». Сравним с нашим произведением — нет, кажется не он. А теперь подумаем хорошенько, посмотрим с другого угла — соединение не противоположных по определению слов, а глубинно различных значений, заложенных в названии. Это немного напоминает и омонимы, но омонимы все же простоваты для попытки объяснить вторую хитрость автора. А вот некий глубокий оксюморон в этом словосочетании есть. Что такое Южный Крест для главного героя? Мечта — детская, упоительная, светлая и казавшаяся недостижимой, — и вот она становится реальностью, до нее рукой подать... Но на пути вымечтанного созвездия становится реальный, тяжелый крест тюрьмы. Тюрьмы в форме креста. Тюрьмы, в которую героя привел крест путешественников, ибо «самолеты и границы — в этом, пожалуй, и кроется основной крест, который приходится нести путешественнику на своем горбу» («Южные Кресты», гл. 6).
Крест в этой книге — едва ли не главный герой, но главный герой у нас уже есть, официально заявленный, и зовут его Сенечка Вечнов. (То есть сначала нам его представляют как Сеню, даже нет — как Семена. Серьезно и строго. Это потом уже герой становится Сенечкой, добавляя к своему имени уменьшительно-ласкательный суффикс — потому что и сам он становиться как -бы меньше и незначительнее.) Поэтому-то Крест все время маячит рядом, стоит мрачной тенью за спиной Сенечки, норовит взобраться на эту самую спину. В этой книге Крест очень страшный — наверное, потому что вобрал в себя и отразил всю нечеловеческую справедливость среднего человека (тавтология умышленная).
Вы замечаете, мой притихший оппонент, что мы читаем книгу, словно апельсин едим? Сначала снимаем кожурку жанра, потом очищаем от белых пленочек многозначного названия, вот сейчас добрались до сочной сердцевинки, до самой сути, до смысла, до невероятно реальной нереальности. До того, о чем книга.
Вам сейчас будет очень забавно, г-н оппонент, но книга обо всем. Да, вы можете возразить мне, что обо всем только Библия, но в этот спор вам меня не втянуть, увольте. Смотрите, здесь налицо и излюбленная тема русскоязычной литературы — тема маленького человека, тема человека против системы и человека вне ее, тема внутреннего конфликта, диссонанса с внешним миром, опять же, болезненная национальная тема. И всё это, всё это одному несчастному Сенечке, который, в общем-то, и не несчастный вовсе, и от ангелоподобных созданий далековат, да и чистотой духа и мысли не блещет. Эх, Сеня, Сеня... И жене-то он изменяет, и выгоду свою не упустит, да и вообще... еврей, что уж совсем с его стороны непорядочно.
«Норма определяется соотношением большинства к меньшинству. Меньшинство всегда признается ненормальным, как бы ни было уродливо большинство». Здесь, собственно, и рассуждать смысла нет, все сказано. Вот он, Сеня Вечнов, еврей в новозеландской тюрьме. Вот оно, меньшинство, заклейменное небезгрешным большинством. Сюда бы еще гнилых помидоров для антуража и язвенной черни для массовки.
Ах, вы говорите, что как-нибудь же должна была жизнь Сеню наказать за всё — за измены да за бизнес, который, как известно, честным не бывает. Да, и сейчас вы еще непременно добавите, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, что герой, поддавшись на искушение бесплатным билетом, сам навлек на себя все неприятности. Что нечего было ему вообще в эту Новую Зеландию переться, чего ему в Израиле не сиделось? И под конец, потопывая ботинками с белыми шнурками да потряхивая печально известной всему миру символикой, можете выкрикнуть своё излюбленное «Россия для русских!». Ну, или «Новая Зеландия для новозеландцев!» — это уж как вам больше нравится. Хотя всегда, слышите, всегда встает вопрос, который красной нитью идет через всю книгу, — кто здесь хозяин? Кто? Тот, кто первый приплыл и съел? Тот, кто приплыл вторым и перебил первых? Непонятно, знаете ли. Непонятно и спорно.
Что, простите? Я вас оскорбила? У вас нет символики и белых шнурков? А, вы кабинетный ученый... Простите великодушно, господин ученый...
Но давайте вернемся к нашему невечному Вечнову, которого автор сознательно оставил в тюрьме. Оставил, чтобы Сенечка нашел себя, «своего нового друга-бога галку-кафку». Оставил, чтобы герой начал понимать мир, вне зависимости от того, понимает ли мир его. Оставил, чтобы он пришел к внутреннему согласию с самим собой и к внешнему согласию — с соседом-исламистом. Еврей и пакистанец на одном маленьком ограниченном пространстве. Какой изящный пируэт пера. Только об этом неожиданном тандеме можно было бы писать целые тома, с привлечением психологии, истории и политики. Однако воздержимся и просто порадуемся очередному авторскому оксюморону.
А серийный убийца, живущий в тюрьме как в санатории? Какая великолепная пародия на общество, над которой можно было бы от души посмеяться, если бы не была она так страшно и мучительно похожа на реальность! Антихрист, выпестованный сектой (если честно, рука не поворачивается написать «христианской сектой» — уж совсем жутко делается). Он так смело и просто рассуждает об идеальном, с его точки зрения, устройстве мира, о таких простых — и таких ирреальных — методах достижения этого идеала. И именно он, он первый, а не тюрьма и несправедливость, толкает Сенечку на бунт, на слово вопреки, — впрочем, справедливости ради надо отметить, что и бунт, и слово были какими-то кроткими и неумелыми, но все же были! И до какой же степени отчаяния надо довести человека, чтобы, осознав всю преступность логики своего собеседника, увидев его истинное лицо, страшное лицо серийного убийцы, Сенечка все же грустно вздыхал, лишившись его общества: «Уж лучше с чертом время коротать, чем одному!»
Чем привлекает главный герой, спросите вы? Ведь он же слабый, какой-то весь неправильный, да и вообще неудачник. Ответ такой простой, даже не представляете. Именно этим и привлекает. Слабостью своей и неидальностью. Нет в нем геройских тонов, свойственных комиксам. Нет в нем приторной правильности, сладкой велеречивости. Не кричит он, что несет свет людям и свободу планете. Он проще, понятнее и доступнее. В то же время он не плоская фигура, не статичный манекен. Он живет и дышит в этом мире, который нарисовал для него автор. В несправедливом и грубом мире. Он при всей слабости своей бунтует, отчаянно бунтует — только миру не дано увидеть этот бунт. Он происходит глубоко, в диалоге с Кафкой. Герой путается, он не знает, с кем ему говорить, то ли с «Богом по вызову» — с тем, к которому он обращался, лишь когда было страшно и плохо, и который дождался, пока ему исполнится тридцать три года, и учинил такую нелепую расправу? Или — с несчастным параноиком Кафкой, сидящим глубоко и клюющим его изнутри черной галкой?
«“Господи, чему ты пытаешься меня научить? Тому же, что и наркоиудей? Что у меня нет стержня? Что я, как твой агент Иисус, должен отстрадать во имя грешников? Ты специально ждал, пока мне исполнится тридцать три года, чтобы учинить со мной такую нелепую расправу? Я всю жизнь боялся тюрьмы и сумы. Теперь ты одарил меня и тем и другим одновременно. Мой бизнес разорен, я на краю земли, скрупулезно планирую, как себя убить. Теперь ты доволен? Может быть, нужно добавить чего-нибудь еще в твой искусный винегрет из разочарований и нелепиц? Правда, Господи, помилосердствуй — сообщи, какие именно у тебя на меня планы? Чтобы я возглавил народ маори и восстановил людоедство? Поверь, я на это вполне способен! В этом заключаются твои планы на меня?”
Семен Вечнов исступленно посмотрел вверх, но вместо Бога увидел заплеванный потолок камеры.
— О, как ты себя запустил, Господи... — разочарованно пробормотал Вечнов и неожиданно получил удар в челюсть. Огромный жлоб утомился Сениными кривляниьями и выбил ему два боковых зуба.
Сеня с трудом поднялся на ноги и сплюнул кровь.
— Спасибо, Господи, я все понял. Твой ответ мне совершенно ясен. Ты хочешь, чтобы я подох, как собака. Прости, но я не доставлю тебе такого удовольствия...» («Южные Кресты», гл. 32).
Так Сенечка говорит со своим личным, обидевшим его Богом. Обидевшим — но научившим. И постепенно сливаются для него в единое целое и галка-кафка, и Бог, и еще что-то свое, обретенное и выстраданное.
Кажется, закончился наш с вами апельсин. Хотя смотря как повернуть: мы все больше оксюмороны искали, а развернем наш апельсин в профиль — сплошной символизм получится. Но давайте не будем распыляться, давайте успокоимся на одном, лежащем на поверхности, но изящном символе. В книге тридцать три главы. Есть еще пролог и эпилог, но это канва, это другое. А глав ровно тридцать три. Давайте подумаем над этим — только не будем спорить на этот раз, — ведь чему-то же нас научила эта недетективная история. Давайте поищем молча, сосредоточенно. Давайте перечитаем еще раз, если не получится найти с первого раза.
Давайте подумаем — благо есть над чем...