Time must go on, или Б. Кригер vs Время

«Время для меня есть тоска, смерть, старение, неволя, кислота обиды за то, что не дожил, не достиг того, чего мог и должен был достичь...» — пишет Кригер. Но время для него и нечто большее — некое персонифицированное в виде достаточно истеричной женщины зло. Будучи ученым, он пытался разгадать ее тайны, и что-то даже удалось. С годами время бежит все быстрее... Простая истина со сложным названием — хроноперцепция. На ее разработку ушло время... Тик-так, тик-так... Суданских детей убивает голод, интеллигентов-космополитов — безжалостное время как символ их бессилия перед попыткой познать истину.
Недаром Время сказало Кригеру: «Ну и что? Пусть ты разобрался, что я иллюзия, что я продукт работы твоего мозга, пусть ты теперь понимаешь или думаешь, что понимаешь, почему с возрастом твои года протекают, как раньше протекали месяцы, твои месяцы мелькают, как раньше мелькали недели, а твои недели проносятся, как раньше проносились дни... Чем тебе это поможет?»
И понятно, что осознание и понимание проблемы саму проблему автоматически не решит, но попытка, стремление подняться выше уровня обыденного сознания — это уже прорыв, это настоящая наука и философия.
«...Мы можем искусственно создать разумное существо, которое будет еще более ограничено, а именно — создав условия, в которых это существо будет испытывать те же ограничения по отношению к пространству, которые мы испытываем по отношению ко времени.
Что ощущал бы субъект, от рождения до смерти помещенный в движущийся поезд и не имеющий возможности ни сообщаться с сошедшими с поезда, ни наблюдать встречные поезда? Безусловно, у такого субъекта развилось бы отношение к пространству за окном поезда, похожее на наше психологическое восприятие времени. Во первых, все промелькнувшее за окном исчезало бы для него безвозвратно и переставало бы существовать. Всякий сходящий с поезда воспринимался бы нашим пассажиром как утрачиваемый навсегда и так же перестающий существовать. Во вторых, по аналогии, свой сход с поезда индивидуум воспринимал бы не иначе как смерть, со всеми вытекающими из этого психологическими переживаниями. Даже имея обычный разум, но находясь в столь ограниченных условиях по отношению к пространству, субъект, находящийся в поезде, и представить бы себе не мог, что проезжаемые им места продолжают благоденствовать и схождение его попутчиков с поезда не является для них столь роковым событием. Представим себе, что так же и мы, обманутые в который раз своими чувствами, продвигаемся во времени только в одном направлении, каждый ушедший момент воспринимая как безвозвратно потерянный и каждый будущий — как никогда не существовавший. В то время как действительная картина может представляться иначе. Участок нашей жизни может представлять собой ничтожный срез хокинговской сферы времени, срез толщиной в нашу жизнь, в котором все существует одновременно» (Борис Кригер. Кухонная философия). Страшно. Словно несешься вдаль на пелевинской желтой стреле. И знаешь, что спуститься уже не получится...
Линейное время ставит еще одну ловушку, ловушку кригеровских тысячи жизней. В саморомане есть прекрасные пассажи, которые можно было обозвать: «Кригер и знаменитый...». Житье у Сократа, общение с Христом, спор с Ницше. Что это? Новая предлагаемая читателю игра? Несомненно. И вместе с тем отнюдь не непредсказуемая. Потому что перед каждым из нас (я подразумеваю взрослых образованных людей) лежит, раскинувшись, огромное поле накопленных знаний великих умов человечества.
Современному человеку ничего не стоит познакомится с Хайдеггером или послушать Баха, прочитать Ветхий завет или выучить арамейский, не выходя из собственной квартиры. Интернет подарил нам такую возможность. Не пользоваться ею поистине глупо. Впитав в себя губкой накопленный опыт, мы сами обрели способность говорить, судить, предлагать. И в этом немного отдающий постмодерном стиль Кригера «Я и великий» очень даже уместен. Более того, каждый из нас может подгрузиться в программу — нет, мистер Кригер, вы не правы, не обижайте нашего французского друга и... вперед. Если человечество к чему-то стремилось, уверена, так бы это и было.
Но проблема в том, что людям этого не надо. Как едко заметил Кригер, думать многие из них просто не хотят. Ведь действительно, мы ж не древние греки — быть и спортивными, и культурными, и умными... Сейчас мы любим готовые идеи. Бренды. Не заставляй нас жить своей жизнью — покажи, где можно прожить ее, наблюдая за другими. Такое всеобщий союз пожирателей.
Европа долгое время жила в рамках христианской картины мира — все, что можно было придумать, прожить, промечтать, известно было заранее и расписано вперед надолго после жизненного отрезка времени. В Библии христиане могли ответ найти на любой вопрос. И несмотря на это, Джона Леннона в свое время чуть не предали анафеме за то, что он объявил «Битлз» популярнее Христа...
Но, как в том анекдоте, и это пройдет. Ничегошеньки на свете не изменилось. Подавляющая масса людей как была неграмотной чернью и быдлом, так ими и осталась, несмотря на то что формально знает азбуку. А мы поражаемся: «Почему это телевидение такое отвратительное?» А вы рассудите, что это просто грязный балаган для черни на ярмарке подняли на уровень телевещания — вот вам и объяснение.
По сути, современная наука заняла место религии. У детей в школе нет возможности выбирать, что они будут учить — Закон Божий или биологию. За последней останется прерогатива. Стопроцентная. Что происходит далее? Так же дети изучают другие науки — теорию относительности, математику, чьи основные функции невозможно представить, — и преподаваемое запоминают в качестве истины в последней инстанции. Что это дает? Наш взгляд костенеет, мы погружаемся в научную парадигму мышления. И аксиомы науки для нас становятся так же незыблемы, как в свое время догматы Римской католической церкви — даже сама мысль о том, что мы можем ошибаться, кажется нам кощунственной. И несмотря на то что многие уже давно убеждены, что теория относительности — это... пустоты, притянутое за уши доказательство — в школе его все равно будут зубрить. До новой научной революции. Это даже смешно — люди науки, которые, казалось бы, должны быть лучшими представителями общества, ведут себя даже хуже, чем обыкновенные бюрократы. Отнюдь не совместный поиск истины занимает их ум — а такие обыденные вещи, как карьера. А уж корпоративизм научно-исследовательских институтов, думаю, многие испытали на себе. «Ну так вот, я хочу сказать, что, пока все будет перемешано — наука с религией, наука с политикой, наука с престижем, наука с самомнением... никакой настоящей науки не получится... никакого настоящего познания мироздания...» — стал горячиться я и, разумеется, заговорил не совсем о том, о чем хотел.
Популяризация науки в той форме, в которой она происходит, превращает науку в балаган. ...Great minds think alike — великие умы мыслят одинаково. Идиоты тоже мыслят одинаково. Ну, и на кой черт нужно это производство стандартных мыслей из поколения в поколение?
Один шутник называет черной дырой супермассивный астрономический объект с гравитационным полем, удерживающим даже свет на орбите вокруг себя. Народ подхватывает — дыра, черная!!! Значит, можно туда свалиться! В дыру! Посещение черной дыры — бред. Ведь никто не обсуждает посещение Солнца! А черная дыра — либо звезда большей массы, чем солнце, которая коллапсировала в результате завершения своей эволюции, либо вообще объект невероятных размеров и массы; такова супермассивная черная дыра в центре галактики. Но нет, кто-то назвал это дырой — значит, туда можно свалиться...
Буфетчице ученые растолковывают, чего они там изучают, а она голосует за политика и говорит ему напутственно, чего изучать, а чего не изучать... Политик слушает буфетчицу и выделяет деньги ученым, исходя из этих соображений... Сам то политик обычно не более образован, чем буфетчица, и слушает ее внимательно, потому что буфетчица — это народ, а следовательно, электорат.
Почему так происходит? «Причина состоит в том, что человек не воспринимает объективную картину мира. ...Я вообще против того, чтобы мерить вечные предметы плоскодонной ложкой человеческого бытия. Человек — не мера всех вещей, а просто единственный доступный нам инструмент познания... Эволюция создала нас такими. Человек не может быть окончательной, верхней ступенью... этой самой эволюции. Мы либо промежуточная ступень — к искусственному разуму, либо тупиковая ветвь. Мы не можем постигать мироздание, потому что мы не созданы для этого. Нам необходимо в этом спокойно признаться и продолжить наши исследования в самых разных направлениях, но не ставя перед собой цели понять, как устроено мироздание».
И тут автор опять лукавит. Ведь что, по сути своей, есть любимая им философия? Правильно, попытка ответить на вопрос если и не как устроено мироздание, то зачем все это надо и кто виноват — это точно. А поскольку без авторитетов в философии никак, Кригер и вводит свою позицию постепенно — сначала как легкую критику в беседе с великими, а уже потом как выводы (чем, кстати, опять же напоминает учебник).
Недаром, встретив Сократа, он первым делом спрашивает:
«— Слушай, дед, на кой черт все это надо?.. Зачем из поколения в поколение расшибать лбы о нерешаемые вопросы? Кому все эти догадки нужны, если слова доисторического философа перекликаются с прозрениями мыслителей будущего и навечно недоказуемы и неопровержимы в одинаковой мере?
— Это же вполне ясно, для чего... — начал темнить призрак. — Для самого процесса».

Кригер и философы. Философия и Кригер

Со Спинозой Кригер спорил о том, кто же достоин свободы выбора, с Кантом — о разнице понятий «смотреть» и «видеть» и о нашем познании и опыте вообще. Писатель постоянно цитирует источники — вкладывая высказывания в уста их автора. Более того, различные упоминания биографий философов показывают, что Кригер хорошо подкован в знании истории. Будь таким современный вузовский учебник — философию воспринимали бы лучше и с большим рвением.
У каждого философа есть свой характер, законченный образ, пусть даже отличный от общепринятого: Сократ у него — ворчливый старик, Ницше — неврастеник, Руссо — скромный несчастный человек, а Сартр — контролер в поезде. Эдакая социология философий по-кригеровски.
В рамках статьи сложно описать непередаваемый юмор — ожившие на страницах книги философы страдают от его едких, но дельных замечаний. Чего стоит Шопенгауэр, рассказывающий самке примата о реальном месте женщины в мире, или развитие идей Ницше в проекты сверхлюдей, сидящих на лекарствах и электронике в таком мире, где уничтожение, борьба и порабощение будут элементарно энергетически невыгодны?
Автор поведал нам о разногласиях между Жан Жаком Руссо и Вольтером, причем первый предстал перед нами Красной Шапочкой (по совместительству внучкой Лейбница), а второй — матерым волком. Кригер рассказал и о Великой французской революции, когда вместо оков человека бросали под гильотину, и даже об истинных причинах отказа от нобелевской премии Жана-Поля Сартра.
Вложенные в уста рассуждения о мыслях Сартра («Мысли — вот от чего особенно муторно... Они еще хуже, чем плоть. Тянутся, тянутся без конца, оставляя какой то странный привкус») показывают, что Б. Кригер «Тошноту» знает не понаслышке. «Тело, однажды начав жить, живет само по себе. Но мысль — нет; это я продолжаю, развиваю ее. Я существую. Я мыслю о том, что я существую!.. Если бы я мог перестать мыслить! Моя мысль — это я; вот почему я не могу перестать мыслить. Я существую, потому что мыслю, и я не могу помешать себе мыслить. Ведь даже в эту минуту — это чудовищно — я существую ПОТОМУ, что меня приводит в ужас, что я существую. Это я, Я САМ извлекаю себя из небытия, к которому стремлюсь: моя ненависть, мое отвращение к существованию — это всё различные способы ПРИНУДИТЬ МЕНЯ существовать, ввергнуть меня в существование. Мысли, словно головокружение, рождаются где то позади, я чувствую, как они рождаются где то за моим затылком... Стоит мне сдаться, они окажутся передо мной, у меня между глаз, — и я всегда сдаюсь, и мысль набухает, набухает, и становится огромной, и, заполнив меня до краев, возобновляет мое существование...»
Кригер часто пользуется понятием Сартра «экзистенциальный проект», разделяя представление последнего о свободе: «Свобода — не высший и счастливый дар, а источник страданий и призыв к ответственности. На свободу человек обречен.... Допущение зла необходимо и для того, чтобы человек мог обладать свободой воли, самостоятельно выбирая, совершать ему добрые или порочные поступки, неся ответственность за свой выбор... Индивид должен выбирать свою сущность независимо от того, как сложатся обстоятельства или как поступят другие, в том числе и близкие по устремлениям, люди... Человек существует только тогда, когда реализует себя, свой экзистенциальный проект; и он ничто, кроме суммы своих действий, ничто, кроме результатов, к которым уже привела или приведет его жизнь».
В чем же состоит экзистенциальный проект самого Кригера? По сути, в конечных главах он сам старается дать ответ на этот вопрос, сначала сравнивая свою жизнь с лестницей Маслоу, а потом выводя из нее свою строгую философскую систему. Возможно, изложенное далее будет перекликаться с разделом, где мы говорим о науке, но хочу сразу обозначить разницу: если там мы разговариваем о вещах разных — Кригер с приложением своей философии к конкретным задачам, — то здесь уже видим собственное представление Кригера о своей жизни, своем миропонимании:
«Разве не по лестнице потребностей Маслоу я бегаю всю жизнь?
Сначала мне, признаться, действительно нечего было есть, и я работал на пропитание, потом сытость показалась мне недостаточной, и я побежал сломя голову, меняя страны и ища безопасный угол... Далее я удовлетворял и продолжаю удовлетворять свою жажду знаний, изучая все, что можно изучать... Потребность свою в эстетике я удовлетворил сполна, потратив целое состояние на отделку собственного жилища... и купив новый галстук, а также енотовую шапку с хвостом. Ну, а самореализации у меня хоть отбавляй — чем самороман вам не самореализация? Увы, не так все просто...» И на самом деле за этими веселыми фразами слышится грустный одинокий голос человека, старающегося понять себя. В разделе «Краткое изложение основ философии Кригера» автор создал что-то вроде катехизиса своей философии — сам себе задает тему или вопрос и кратко и внятно отвечает. Если мы вспомним его рассуждения об иллюзорности как времени, так и всего нашего существования, то определение философии как «разумного анализа и рекомендации к применению различных иллюзий» станет не чем иным, как попыткой ответить на вопрос о сути своего существования, его практическом обустройстве и функционировании. Причем сам Кригер признает, что, не являясь литературой, философия должна обладать не только своей терминологией, но и методологически оформленным изложением. Поэтому свою «игру в слова с философами», как и свои философские изыскания, он в саморомане сводит до литературы. Что, впрочем, освобождает автора от ответственности за некоторые вольности.
«Итак, в соответствии с философией Кригера литература и философия должны быть отделены, и, строго говоря, Кригер, по своему собственному определению, философом не является. Хотя по такому же определению философами не являются Платон, Монтень, Паскаль, Ницше и многие другие. Возможно, если бы их работы были переписаны в четком научно-философском стиле, людям бы гораздо легче жилось, ибо смешение литературы и философии позволяет автору вместо четкого изложения своих тезисов прибегать к поэтическим отступлениям, оставляя неизбывный простор для толкования многим вредоносными типам».
С другой стороны, необходимо и отделение философии от науки, так как, с точки зрения последней, философия бессмысленна, ибо бездоказательна. Уже сами вопросы, которые задает философ, для исследователя по большей мере абсурдны. Ведь его задача — конкретное почему, кто/что, когда, что из этого получится. А у философа — зачем вообще все это? (Кстати, во избежание злосчастного человеческого фактора Кригер считает, что «необходимо отделение философии от науки, а фундаментальной науки от политики, религии и целенаправленного финансирования».)
Место Бога и религии еще более спорно, так как «религия не имеет к Богу никакого отношения. Религии задумывались как совокупность национальных традиций, направленных на моральную саморегуляцию интернациональных человеческих сообществ, однако в современном мире, как и на протяжении всей истории человечества, религии являются исключительно инструментами геополитики на общечеловеческом уровне и альтернативой психотерапии на индивидуальном уровне». Что же касается искусства, то оно «не имеет прямого отношения к философии, ибо по сути не имеет самостоятельного философского смысла и является результатом избыточной подмены понятий». Бог же в теологии Кригера определяется как все существующее, могущее существовать и не могущее существовать. Посему мы можем разрешить возникшее выше противоречие, якобы даже Бог не в состоянии доказать самому себе, что он Бог. Бог, по определению Кригера, являет собой ВСЁ И НИЧТО, ибо то, что существует и может существовать, подпадает под определение ВСЁ, а то, что не может существовать, соответственно подпадает под определение НИЧТО.
Представление о морали у автора также довольно циничное: добро и зло могут трактоваться лишь относительно того, с чьей точки зрения эти понятия рассматриваются. Например, удовлетворение потребностей по Маслоу — это добро, неудовлетворение этих потребностей — зло. А «если все потребности в соответствии с пирамидой потребностей Маслоу будут удовлетворяться, то... индивидуум будет находиться в состоянии осмысленного счастья. Важно лишь проследить, чтобы, удовлетворяя свои потребности, индивидуум не делал этого за счет неудовлетворения потребностей другого индивидуума».
Разбор же лестницы потребностей по Маслоу и варианты решения проблем здравоохранения, питания и жилья вполне сгодились бы для предвыборной платформы. Необходимо разработать дешевые методы возведения прочного и теплоизолированного жилья с максимальным использованием местных ресурсов (энергия ветра, энергия солнца, водные ресурсы), с разработкой «самочистящихся домов» с помощью «самопылесосящихся полов», необходимо разработать дешевые и надежные средства транспортировки по воздуху.
«Эффективизация здравоохранения, снижение скученности населения, безопасность, заложенная в устройстве домов (негорючие строительные материалы, самотушение, определение вредных веществ и т. д.), полный запрет любого оружия и другие методы борьбы с повышенным риском травматизации практически полностью удовлетворят потребность в безопасности. Кроме того, низкая вероятность разбоя (ибо бóльшая часть ценностей станет виртуальной) и невозможность физической агрессии через Интернет практически сведут к нулю опасность стать жертвой криминальной активности. Тем более — если все потребности самих преступников будут удовлетворяться, их мотивация к преступным действиям значительно снизится.
...Всеобщая интернетизация отменит необходимость в школах и любых других учебных заведениях... учеба перестанет быть накоплением знаний, а станет совершенствованием способности их нахождения, классификации и анализа. ...
Даже поиск братьев по разуму становится бессмысленным, ибо те, кто хочет встречи с ними, вполне смогут реализовать ее в виртуальной реальности, не навязывая это людям, не желающим с ними встречаться» — что это, утопия по-кригеровски или программа для внимательного руководства? Время рассудит.

Космополит Кригер, или Mother Russia и Co

Для писателя, который откровенно заявляет, что государство — это зло, Кригер слишком много внимания уделяет отношениям с разными странами. Наверное, это оттого, что человек, по меткому замечанию писателя, стал терять свои корни. Имея под рукой Интернет, мы все уже космополиты. Поэтому отношения писателя со странами и народами похожи на что-то глубоко интимное.
Писатель честно написал, что его «характер никак не подходил к российской атмосфере. Я был фантазер и остер на язык, а Россия была сонной и раздавила бы меня, но я был еще мал, и ей было лень... все остальные били, за то что хвастун был и фантазер, и массы хотел за собой увлечь плавать на самопальной подводной лодке.
Родители советский строй называли “сраным”. У меня создался стойкий комплекс: все, что за границей, — блестящее и классное, а все, что в матушке России, — дерьмо. Но, в общем, тогда так оно и было».
Тот случай, когда отношения не сложились. И надо отдать должное автору, что он не хулит Россию так, как это делают многие другие российские эмигранты. Пожалуй, к кровно-родственному Израилю у него претензий не меньше.
Но, как ни обидно признавать, многие претензии Кригера по делу — например то, что в нашей стране относятся к людям как к сору. Вы не согласны? Тогда не поленитесь зайти в какую-нибудь общественную службу типа ЖЭУ или элементарно завести счет в Сбербанке. После полуторачасовой очереди и оформления кипы ненужных впоследствии справок приходите — обсудим еще раз.
И хорошее в России есть. И много. Только если плохое — оно у всех общее, как горе, то хорошее у каждого свое, персональное. Не думаю, что только Кригер любит советские фильмы за то, что они «погружают в уютную атмосферу, где мне хорошо и я чувствую себя в безопасности. Новосельцев ухаживает за Мымрой — и я счастлив... “Служебный роман” существует в другой реальности, оставшейся за пределами современных проблем». Но главное признание — «Я люблю Россию за самовар, который мы топим щепками (хотя и купили его в Туле по Интернету!), за наши стаканы в подстаканниках (хотя на них и изображены шестиконечные звезды Маген Давиды), за мою жену (Маськина), которая поет детям колыбельную: “Баю баю бай!”» — это признание в любви к России, при всей ее дикости и неряшливости. Пусть даже это на минуту. Пусть даже издалека.
Дальше было возвращение к корням. По большому счету — попытка осознать еврейский вопрос. Свое место.
«Для меня еврейство — это образ мысли. Я могу наблюдать этот образ мысли в себе, и посему для того, чтобы не быть обвиненным в антисемитизме и сионизме одновременно, я буду говорить о себе, но вы, мой дорогой читатель, помните, что я имею в виду еврейский образ мысли вообще.
Обычный здравый смысл оперирует обычным практическим мышлением. Например, если денег стало мало, надо меньше тратить или больше зарабатывать.
Суперздравый смысл оперирует парадоксальным мышлением. Например, если денег стало мало, надо тратить еще больше и не беспокоиться о заработке. Опасность полного разорения мобилизует умственные способности настолько, что придет такая идея, которая позволит разбогатеть в гораздо большей мере, чем простое сокращение расходов и попытки заработать деньги увеличением объема обычной работы. Подобная идея может заложить основу успешного бизнеса, научной идеи и прочих предпосылок всеобщего прогресса.
Проблема парадоксального мышления состоит в том, что, если хоть один элемент нарисованной парадоксальным мыслителем идеальной картины будущего мира не сработает, вся его теория полетит в тартарары. Так, если попытка заработать деньги альтернативным путем натолкнется на непреодолимое сопротивление — обладатель парадоксального подхода еще быстрее окажется в худшем положении, чем разумный практический мыслитель, выбравший в качестве решения проблемы сокращение расходов и более напряженный труд.
Проблема Израиля и евреев также состоит и в том, что сколько евреев — столько существует и разных парадоксальных образов мышления, которые неохотно объединяются в группы и с трудом поддаются какой либо классификации.
В этом и состоит, пожалуй, причина того хаоса, что царит в Израиле. В этом же причина его проблем на мировом просторе. Там слишком много евреев». Занавес. No comments.
Так, разочаровавшись в одной alma mater, собирая апельсины на ливанской границе в другой, Боря Кригер потерял чувство Родины. Место жительства стало решаться больше случайно — и это привело к забавным открытиям; поездив по Европе, автор словно воссоздает перед нами веселый путеводитель. Франция — это не совсем то, что в веселых фильмах. Там и хмуро, и иммигранты. Одно спасение — выпить бургундского... Зато после него... В общем, д’Артаньян явно был не дурак.
Но Монмартр все равно уже не тот.
Голландия... Голландия — это да. Дух старой Европы. Но могут и затопить. Шведские леса и Норвегия — идеальное место для изолированного семейного счастья.
Счастье было недолгим — и новое пристанище: Канада. И снова от тихой европейской безмятежности — к активной рефлексии. Ведь даже «прозак» не позволяет забыть, что он тоже плод ядерной безумной супердержавы.
Как ни странно, но в отношении к Штатам Кригер больше всего придерживается позиции — «я к ним не отношусь», тем не менее его главы об Америке напоминают, скорее, политическую аналитику. «Влияние Америки, насчет которого так резко разделились мнения в мире, можно разделить на три группы:
1. Повсеместное насаждение американского образа жизни, основанного на индивидуализме, жесткой соревновательности и неограниченном консюмеризме (под консюмеризмом я имею в виду обсессивное потребление под лозунгом «Покупай! Покупай! Покупай!»).
2. Политика Америки в стиле мирового жандарма, основанная на модели униполярного мира с Америкой во главе.
3. Противоречие между американской демократической идеологией и тоталитарной практикой: стремление поставить все сферы жизни индивидуума под бюрократический контроль; противоречие между американской демагогией о равенстве возможностей и безрадостным существованием оболваненных миллионов американцев».
Но тут автора все же «прорывает»: «Политики всю свою жизнь борются, чтобы добраться до вершины власти в результате демократических выборов, и когда они до этой власти добираются, у них нет ни опыта, ни квалификации, чтобы руководить и действовать в соответствии с известными элементарными правилами. На все это накручивается нескончаемая демагогия, и таким образом мы имеем то, что мы имеем. Современную мировую политику». Когда я читаю эти строки, на улице 5.25 утра... Тихое сибирское утро, а город Цхинвали тем временем уже перестал существовать...
С другой стороны, космополитизм Кригера — это не просто слова: «По работе я связан со всем миром. Издаю книги в Париже, во Флориде, в Москве, пишу музыку совместно с композитором в Мурманске, работаю с Китаем, Индией, Европой, Австралией... И все это не выходя из собственного кабинета».
Космополитизм его очень личный, ведь каждый язык (а Кригер учит их немало, хоть и страдает дисграфией), как и каждый народ, принимается писателем близко к сердцу. Например, не просто китайская грамота — а особая философия: каждый иероглиф — особое слово. Маленькая вселенная.
Нации — словно отдельные люди: свой характер, изучение языка как разговор по душам. Интересны не только живые. Индусы не лживые — люди просто не различают выдумку и реальности, а испанцы живут в соломенных хижинах, чтоб не строить их снова после урагана...
Интересно и полезно молодым писателям будет почитать главу — можно было бы назвать ее «Кросс-культурные связи по делу», — посвященную издательскому процессу в разных странах.
Издание книги в Соединенных Штатах происходит по принципу: «плати деньги — и получишь и рецензии от обозревателей «Нью Йорк Таймс», и включение во все каталоги. К сожалению, очень малое значение имеет, что же ты, собственно, написал. Реклама и другие «раскручивающие» мероприятия позволяют продать практически любую книгу. И не важно, родной для тебя английский или неродной... Заскорузлый французский книжный рынок кажется непробиваемым, и чисто символическая отсылка бесплатных экземпляров литературным обозревателям в парижской прессе и телевидении вряд ли что нибудь даст».
Сравнения отношения: на иврите — пустые книги и невозможные газеты, на французском — чтение запоем прессы и свежевышедших книг.
Автор, как всегда, добавляет едкие мелочи; английский перевод слова «интеллигенция» как best people of nation — это, конечно, очень смешно. Но при этом невыносимо грустно.

P.S. «Пусть моя книга напрасна, пусть даже вся жизнь моя напрасна, пусть жизнь всех наших цивилизаций — всего лишь разорванный в клочки альбом с неудавшимися снимками, жалкая полуночная кутерьма. Я все равно должен это любить, ибо нет и не было и, главное, не будет мне иной данности, иного прозрения, иного совета свыше...» В фильме «Пролетая над гнездом кукушки» главный герой МакМерфи на спор не смог оторвать батарею от стены. В ответ на насмешки он сказал: «Ну я хотя бы попытался!» Вот и Кригера надо читать. Всем. Не за авторский стиль или головокружительную интригу (чего, кстати, и нет), а только за то, что он ПЫТАЕТСЯ...