Summa teogonica

Множественность и равноправие М-миров, в центре каждого из которых находится маськин, казалось бы, исключает наличие Бога (в противном случае мультиполярность нарушена появлением по крайней мере одного сверх-Полюса). Но это не так. Краткое изложение символа веры в романах Кригера связано опять-таки с Плюшевым Медведем: «Он твёрдо верил, что Бог, наладив мир в самом начале, намеренно оставил его развиваться без своего повсеместного вмешательства, а посему и нам следует брать с Всевышнего пример» («Кашатка, Версачи и Тамагучи»). Таким образом, онтологически Божественное вмешательство присутствует и служит залогом того, что мир — не случайная комбинация элементарных частиц, вот-вот готовая распасться, а Дом для человека, «устроенный» согласно Божественной воле. Другое дело — как мы распоряжаемся этим домом…
Доказательство бытия Божия приводится Кригером в 3-м письме от Маськина к Сенеке («О пользе дармовых яблок»). В первой тысяче знаков числа “пи” Маськин обнаруживает зашифрованное послание «Самого Господа Бога. Маськину лично», суть которого сводится к следующему: «Кстати, если хочешь сегодня испечь шарлотку с яблоками, то поезжай в ближайший городок и там по-над рекой найди плодоносящую яблоню. Яблоки ничьи, то есть Мои, так что поторопись, пока простые люди не растащили. Дальше число “пи” не расшифровывай, там Я для других Маськиных зашифровал про сливы и персики. Эти фрукты в твоих широтах не растут…» Как показывает практика, комментировать божественные послания можно бесконечно. Отметим лишь основные моменты. Во-первых, Бог говорит о том, что он есть, причем не в устной форме, как в случае с Моисеем, а в самом что ни на есть оригинальном тексте, не знавшем руки переписчика. Во-вторых, Он не объявляет о конце света (как утверждают различного рода «свидетели») и не призывает М. спасти мир. Он лишь предлагает нарвать «ничьих» яблок. Глупо? Как знать… В мире, нарезанном на ломти государственными границами и утыканном табличками с надписью «Private», это звучит как напоминание: мир создан для ВСЕХ людей и ДАРОВАН им. И, наконец, в-третьих: создав мир и даровав его человеку, Бог вовсе не собирается учить, как распоряжаться его подарком, а лишь напоминает о себе и о том, что человек — подобие Божье: «…завтра буду сотворять вселенную. Мне еще надо дров наколоть для Большого Взрыва. Я ведь тоже, как и ты, живу натуральным хозяйством. Пока, твой Бог».
В своих романах Кригер напоминает читателю: человек создан по образу и подобию Бога. Это не означает, что у Бога две руки, две ноги и одна голова. Это означает, что человек по природе своей творец. «Мы сотворяем свои миры из подручного сырого материала и обживаем их, неумело торя пути-дороги по нашим несмелым полям и лесочкам. Просто одни делают это более умело, другие — менее, а третьи… ищут себе богов». Об этом повествует глава «Маськин и свидетели Егора». Егор сотворил свой мир за семь дней, и мир сей обширен: он «состоит из маленького домика, пары сараев и огорода». «Подумаешь!» — скажет читатель, привыкший к кино- и печатным чудесам. А вы попробуйте. В одиночку. За семь дней. В современной художественной литературе и кинематографе понятие чуда настолько затерто, что поступок, меньший, чем сотворение или разрушение планеты, воспринимается читателем (зрителем) всего лишь как героический, но уж никак не чудесный. Возникает ностальгия по принципу «правдоподобия» времен классицизма: П. Корнеля упрекали за то, что в его пьесе Сид с небольшим отрядом разгромил во много раз превосходящие силы противника. Когда же Корнель говорил: «Но это исторический факт!» — ему отвечали: «Ну и что? Выглядит-то неправдоподобно!» O tempora! O mores!
Если Бог, сотворив этот мир, предоставил его в полное распоряжение человека, зачем в нем нужен дьявол? Последний в романе Кригера появляется в обличии булгаковского Воланда. Однако статус этого персонажа не сравним не только с божественным (как, например, в «Книге Иова»), но и со статусом Христа (как в «Мастере и Маргарите»). Более того, перед визитом к М. дьявол вынужден заручиться поддержкой Диктатора (Сталина). О своем предназначении Воланд говорит следующее: «Я поставлен в эту Вселенную следить, чтобы баланс зла всегда находился в соответствии с добром, чтобы не терялась иллюзия реальности и земля отличалась бы от рая» («Маськин и Маргарита»). Однако данное заявление — всего лишь декларация для оправдания существующего положения вещей. Он выполняет не функцию «анти-бога», а политтехнолога в созданном Богом мире. При появлении нового кандидата в диктаторы Воланд отказывается от предыдущего: «Кажется, у нас есть подходящий тиран. Ладно, Маськин, оставь при себе телёнка, пользуйся, пока я добрый. Мне два тирана ни к чему, а то они опять друг другу глотки перегрызут». Дьявол у Кригера вовсе не собирается заменить космос хаосом, он служит идее разделения мира на Государства. Ведь если исчезнет агрессор, зачем нужно государство?

ΡΟΛΙΤΙΚΑ

От обычного участка суши государство отличают три признака: наличие границ, правительства и народа. Последнее утверждение на первый взгляд неочевидно: при исчезновении государства народ не исчезает. Да, но он превращается в людей. Народ — это собирательное существительное. Как и государство, это господство коллективного «мы». Можно сказать «мой город», «моя страна» (т. е. «сторона», «край»), но если вас зовут не Людовик Четырнадцатый, словосочетание «мое государство» как-то не выговаривается… Государство — это мы, это «наш» мир, и в этом качестве оно противопоставлено М-миру.
Понятие «наш мир» имплицитно предполагает кастовость, включенность говорящего в какую-либо национальную, культурную или идеологическую группу, и, как правило, противопоставлено их миру (печальные последствия построения нашего нового мира в России общеизвестны). «Мой мир» также предполагает наличие других, однако, поскольку их число приближается к бесконечности, противостояния не происходит, зато огромное значение приобретает общение. На место сферы национальных интересов приходит личная заинтересованность в другом, предполагающая не захват территории, а диалог на свободном пространстве. Исчезают ненужные более границы, таможни, визы. «Мир без границ невозможен! — воскликнет возмущенный читатель, так к ним привыкший. — А терроризм? А контрабанда?.. Вообще люди Земли так привыкли, что граница может нарисоваться в любом месте, что, завидя любой полосатый столбик, послушно лезли за документами и снимали штаны для более вдумчивой проверки, не провозят ли они чего-нибудь, чего нельзя провозить за пределы полосатого столбика. До столбика — можно, а после столбика — только попробуй, сразу в “турму”. В “турме” люди Земли сидеть не любили и поэтому все, как один, вставали в очередь со спущенными штанами перед любым полосатым столбиком» («Маськин Почтовый Ящик»). Если исчезают границы — исчезает и контрабанда. А что до терроризма… Вы никогда не бродили ночами по темным переулкам родного государства?
Так зачем же нужны границы и государства? «Границы были придуманы хищниками как средство выяснения отношений между хищниками: кому где охотиться. Государства — прямые потомки кровожадных саблезубых тигров — переняли эту подлую идею, лишающую человека его неотъемлемого права на этот Божий мир, где можно свободно селиться там, куда влечёт нас наша судьба и фантазия», — отвечает Кригер. Что же касается правительства (второй признак государства), писатель предлагает читателю следующее сравнение: «Представьте себе, что немощная но богатенькая старушка наняла домработницу, в обязанности которой входит за ней ухаживать, а домработница власть в доме захватила, старушку заперла в туалет, сама жирует, ссорится вдрызг с соседями, которые периодически приходят, злые, в квартиру и дают тумаков, — только почему-то не домработнице, а запертой в туалете старушке, потому что именно народ ответственен за тех домработниц, которых он выбирает себе в правители» («Маськин и анархия»).
Однако человеку свойственно объединяться. Писатель, вовсе не стремящийся к радикальному индивидуализму, предлагает альтернативный вариант мирового сообщества. Собственно, даже не он, а князь Петр Алексеевич Кропоткин, отец анархизма, герой романа о Маськине и (по совместительству) новейшей истории Европы. Кстати, анархизм не имеет ничего общего с пьяными матросами, кокаином и беспорядочной стрельбой из парабеллумов. И, судя по всему, эта система общественного устройства благополучно существует в настоящее время:
«…Новый общественный строй видится ему [человеку] как вольный федеративный союз самоуправляющихся единиц (общин, территорий, городов), основанный на принципе добровольности и “безначалья”.
— Надо признать, что такая форма управления очень напоминает систему власти в нашей Западной Сумасбродии, — удивлённо промолвил Маськин, который и не знал, что вообще-то живёт при анархизме» (там же).
Неприятие современным человеком анархизма происходит не из-за недостатков последнего, а из-за… негативного пиара и незнания истории. «В Германии существовала школа писателей, которая смешивала государство с обществом, которая не могла представить себе общества без государственного подавления личной и местной свободы. Отсюда и возникает обычное обвинение анархистов в том, что они хотят разрушить общество и государство и проповедуют возвращение к вечной войне каждого со всеми. Но государство — лишь одна из форм, которые принимало общество в течение своей истории». Прообразом грядущего анархического мироустройства для Кропоткина служит существовавшая в Европе в XII—XVI веках общность свободных городов, чьи «ремесленники, учёные, зодчие производили чудеса искусства, открывали многое в различных областях знаний… караваны, пересекая океаны, не только пополняли казну, но и возлагали новые знания на алтарь географии. Современное же искусство, по моему мнению, превосходит средневековое только в скорости, в динамике своего развития, а отнюдь не в качестве» (там же). Утопия? Но реально существовавшая. Средневековый мир не был идиллической Аркадией, в нем были войны, болезни, голод… Однако, если война между полисами больше похожа на массовую драку, война между государствами может перерасти в Апокалипсис. В конце XIX века на карте мира появилось единое германское государство. В течение следующего полувека человечество пережило две мировые войны. Не так уж беспочвенна апология научного анархизма, особенно на фоне вновь объединяющейся Европы.
Почему же в речи современного человека слово «анархия» имеет отрицательное значение? Потому что власти предержащие весьма дорожат тем, что держат. А чтобы оправдать свои предпочтения, они выступают в роли защитников человечества. От кого? От врагов. Ergo, нужны враги. И их нужно как-то называть. В США времен холодной войны врагами были «коммунисты», в СССР — «капиталисты», хотя ни идея коммунистического общества, ни идея капиталистического не несут в себе реальной угрозы. Это всего лишь слова. Однако мы живем в эпоху господства крайнего реализма ^{Реализм — направление в средневековой схоластике, признававшее объективную реальность общих понятий (универсалий), существующую до вещей (крайний реализм) или в вещах (умеренный реализм). Наглядную иллюстрацию существования универсалий современный телезритель может увидеть в рекламе стирального порошка, когда на экране, наряду с рекламируемой маркой, появляется серая коробочка с надписью «Обычный порошок». Ни в одном из хозяйственных магазинов планеты подобный продукт обнаружен не был. И тем не менее миллионы телезрителей могли воочию убедиться в реальности его существования}, когда слова, еще не став плотью, уже идут на службу к тем, кто готов платить сверхурочные. Метод сдельной оплаты в отношениях со словами, разработанный Ш. Болтаем в конце XIX века («Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше. <…> Когда одному слову так достается, я всегда плачу ему сверхурочные. <…> Посмотрела бы ты, как они окружают меня по субботам… Я всегда сам выдаю им жалованье»; Кэрролл Л. Алиса в Зазеркалье), лег в основу так называемых «пиар»-технологий, позволяющих придать слову прямо противоположный смысл. Были бы деньги. «Почему бы не объявить врагами анархистов? — говорят себе власти предержащие. — Все равно Кропоткина никто не читает… А то, что это ложь, вряд ли кто-нибудь заметит».
«Если раньше ложь была плохо прикрыта и бесстыдна, то теперь она проэволюционировала настолько, что практически её невозможно заметить, ибо и выглядит-то она не как ложь, а как чёрт те что и с боку бантик! А в таком виде признать её не просто.
Великая эволюция лжи более… не грезит грубоватыми, а потому безнадёжно наивными планами на мировое господство. Она научила нас называть похлёбное рабство свободным трудом, нищету — минимальной зарплатой, бесчеловечную войну — миротворческой миссией, беспробудный разврат — сексуальным раскрепощением…» («Маськино лавирование»).
Если же кто-то говорит, что все это ложь, более того — доказывает, позицию говорящего можно объяснить «культурными различиями».
В М-мире исчезают не только границы, но и «культурные различия», так как на фоне индивидуальных они выглядят одним из возможных вариантов внешней классификации, довольно неуклюжим и лишь создающим путаницу. «Конечно, люди живут по-разному, кое-кто даже настолько оригинален, что вообще ни на кого не похож... Но в том-то и дело, что когда говоришь о народе в целом — это всё теория, а вот когда у тебя перед носом один его конкретный представитель — то и неизвестно, как себя вести, мало ли какие у него там культурные ценности набухают — того гляди наступишь» («Маськин и Культурные Различия»). В романе Кригера различия эти аллегорически представлены в образе дамы: «На голове у неё красовалась китайская красная шапочка с длинной косичкой, завёрнута она была в роскошный японский халат, надетый поверх русской телогрейки, а на ногах у неё были техасские сапожки со шпорами, к которым уже и прикреплялись нанайские лыжи». Таким образом, культурные различия предстают как дресс-код, т. е. еще один способ отделить «нас» от «них», противопоставить «наших» «вашим» и, наконец, с чистой совестью крикнуть: «Наших бьют!» «Не кажется ли вам, уважаемая мадам Культурные Различия, что многие просто прикрываются этими пресловутыми “культурными различиями”, чтобы пакостить и гадить безнаказанно, да ещё при этом умудряются оставаться в беленьком, мы, мол, не виноваты, что у всяких там Маськиных было другое детство и они писали в горшок с этикеткой на другом языке? — высказался Маськин».
Таким образом, М-мир не является достоянием какой-либо национальной культуры: он может быть интересен англичанам, французам, жителям Африканского континента, он создан для людей, а не для граждан (нацменьшинств или нацбольшинств), для встречи одного с другим. Этот мир предполагает наличие бессчетных иных миров, равных ему по статусу, но не похожих по сути. Обвинять Кригера в русофобии, антисемитизме, антимусульманстве, антикатоличестве, антиамериканизме и проч. и проч. бессмысленно. С таким же успехом можно обвинить полиглота в том, что он пренебрегает родным языком.
Книги о Маськине уже вышли на английском и французском языках, причем автор переписал значительную часть шуток, чтобы сделать книгу понятной и иностранному читателю (Маськин — Lilli-Lapin во Франции и Lilli-Bunny в Англии и США; см.: Lilli Bunny and the Secret of Happy Life. Florida: Llumina Press, 2005. Lilli-Lapin — Le secret d’une vie heureuse. Paris: Joseph Ouaknine, 2006).
Еще одним признаком государства (так называемым вторичным государственным признаком) является наличие экономики.
Экономика vs должна быть глобальной.
— А ты не знаешь случайно, откуда это слово взялось — «лэвэ»? Мои чечены говорят, что его и на Аравийском полуострове понимают. Даже в английском что-то похожее есть...
— Случайно знаю, — ответил Морковин. — Это от латинских букв «L» и «V». Аббревиатура liberal values (Пелевин В. Generation П).
_{«Лаве (Социальные / Молодёжный жаргон / Жаргон тусовки) — деньги» (http://www.jargon.ru) «Ловэ́ — деньги (м. р.)» (Цыганский язык: Грамматика и руководство к практическому изучению разговорной речи современных русских цыган, с приложением переводов цыганских песен на русский язык, образцов разговоров, рассказов, собрания типичных выражений и словаря употребительнейших слов, с указанием правильного их произношения / Сост. П. Истомин (Патканов). М., 1900)}
Описывая мир подручных вещей Dasein, Хайдеггер сравнивает его с мастерской ремесленника, в чем, безусловно, сказалось влияние реалий немецкого городского быта. Для М. это мир натурального хозяйства, что вовсе не означает замкнутости или попытки подорвать мировую экономику. Апология натурального хозяйства — попытка вернуть труду созидательный смысл, утраченный современным индустриальным обществом. И именно глобальная экономика, согласно Кригеру, лишает труд созидательного (да и любого другого) смысла. Следующая схема предлагается Маськину еще одним аллегорическим персонажем — Рыночной Экономикой:
«— У фифапопов жарко, так? Значит, валенок у них нет, так? Значит, у них дефицит валенок, так? Мы, поставляя им валенки, этот дефицит уничтожаем и тем самым балансируем фифапопскую экономику. Понятно?
— Нет, не понятно! — ещё больше возмутился Маськин. — На кой фифапопам валенки?!
— Так, делаю пояснение для особо вдумчивых, — процедила Рыночная Экономика. — Фифапопы продают валенки нашим эскимосам, эскимосы за это посылают им пустые бутылки из-под огненной воды, которую мы им же и поставляем на отобранные у вас же орехи. Фифапопы наполняют бутылки из-под огненной воды зажигательной смесью и борются с соседними попофипами за свободу и независимость Фифапопии от погодных условий и жаркого климата…»
В позапрошлом веке К. Маркс вывел эпохальную формулу всеобщего универсального обмена: «Деньги — Товар — Деньги штрих». В ней он не только объединил все бесконечное многообразие творений человека в безликой категории «товара», но и отвел им второстепенное место в человеческих отношениях. Главное в формуле Маркса — пресловутый штрих, который каждый обитатель этой планеты должен добавлять к существующей денежной массе, жертвуя большей частью отпущенной ему жизни. По мере виртуализации денег виртуализовался и товар. Сегодня совершенно не важно, что вы производите — шарикоподшипники, гениальные картины или бумажный мусор: вложенная вами в глобальную экономику частичка жизни превратится в «штрих», что и будет зафиксировано в средоточии современного мира, находящегося над государствами, нациями и религиями, — на бирже. «Биржа — это только деньги, чистые деньги в их первозданной виртуальной красе, и за ними не видно ни людей, ни их хлопот. <…> Биржа — это замечательное изобретение. Благодаря ей в развитых странах деньги не прячут по кубышкам, а вкладывают в биржу... таким образом практически все сбережения, включая пенсионные фонды, остаются на рынке и позволяют экономике развиваться, открывая новые предприятия и создавая новые рабочие места, которые позволяют населению зарабатывать больше денег, отчего их сбережения только увеличиваются, что, в свою очередь, возвращает денежную массу обратно на биржу. <…> Пока биржа идёт вверх — всем хорошо. Все обогащаются, кроме тех неудачников, кто играл на понижение... <…> Но стоит бирже начать падать — всем плохо, экономика приходит в упадок, потом наступает глубокий кризис, который обычно заканчивается войной и полной катастрофой. <…> И не важно — добросовестный ты работник или лодырь, если биржа падает — у тебя не будет ни работы, ни клиентов... Ибо вся твоя крупная клиентура повыпрыгивает из окон небоскрёбов с криками: “Я разорён!” — а мелкая клиентура разбредётся по биржам труда и тюрьмам...» («Маськин на Уолл-стрит»).
Этот гимн Бирже, созданный совместно Маськиным и его Правым Тапком, как нельзя лучше отражает абсурдность существующего положения вещей. Из творца человек превращается в механизм по обогащению денежной массы, в пассивный элемент огромного механизма, цель которого — не допустить остановки в своем функционировании.
Альтернативой такому глобально-экономическому «обуванию» (см. там же) человека выступает «натуральное хозяйство» М. В натуральном хозяйстве творения рук человека не предназначены для обмена на другие творения. Как это ни парадоксально, они предназначены для самого человека и его друзей. Они не подпадают под категорию «товар» и не поддаются учету на бирже; кусочек жизни, который вкладывает в них человек, переходит к другим людям, а значит, возвращается сторицей.
Что же такое романы Кригера?

Современный мир все более напоминает Зазеркалье, где, по замечанию Черной Королевы, необходимо быстро бежать, чтобы просто остаться на месте. «Современный человек — “торопящийся человек”, его сознание определяется отношением ко времени. Время порабощает человека, вся его жизнь развертывается sub specie temporis. Циферблат со спешащей стрелкой вполне мог бы стать символом нашей цивилизации» (Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры). Отчасти это объясняется господством «естественнонаучных» представлений, согласно которым время есть пустая длительность, а пространство — протяженность. Но природа не терпит пустоты, а значит, бесхозные пространство и время должны быть освоены, т. е. их необходимо пометить: с помощью табличек «Private», «Время — деньги» или каким-либо другим способом. «Им [охапочным котам] даже прислал телеграмму президент Соединённых Штанов мистер Бушкин, где выражал благодарность за подкинутую идею освоения вселенной путём потраты всего госбюджета за грядущие двадцать лет на то, чтобы именно американский астронавт мог первым помочиться в песочек на поверхности Марса и, если повезёт, то спрыснуть и более удалённые миры» («Маськин и Кислые Щи»). Завоевание бесхозного пространства — вот лозунг современной цивилизации.
В М-мире, как это было отмечено выше, бесхозного пространства нет (см. «Письмо Сенеке о пользе дармовых яблок»: «Яблоки ничьи, то есть Мои…»). Мир подарен Богом не какому-либо конкретному человеку, но всем. Время же в этом мире предстает как череда событий. Более того, предшествующие эпохи не являются прошедшими (т. е. безвозвратно утраченными), их обитатели участвуют в действии вместе с нашими современниками. Наполненность мира предметами и событиями, его принципиальная не-пустота сближают хронотоп М-мира и средневековый (ср.: «Время, — пишет он [Гонорий Августодунский], — не что иное, как смена (череда) вещей (событий) (vicissitude rerum)»; Гуревич А. Я. Указ. соч.).
«К чему же призывает нас г-н Кригер? — воскликнет благонамеренный читатель. — К возврату в мрачное Средневековье?» Во-первых, этот «возврат» уже происходит (см., например: «Средние века уже начались, где одним из средневековых признаков в современном обществе постулируется развитие корпоративных структур и их доминирование над государственными»; У. Эко). Во-вторых, никакого возврата нет. Как справедливо заметил князь Кропоткин, «история не представляет собой непрерывной линии развития, скорее, неизбежную цикличность» («Маськин и анархия»). Да и таким ли мрачным было Средневековье?
В центре средневековой вселенной, созданной Богом, а потому не случайной и не собирающейся вот-вот исчезнуть, находилась Земля. И на ней жил человек, созданный Богом по собственному подобию. Затем на смену религии пришла наука, заявившая о своей способности ответить на любые вопросы. Земля стала вращаться вокруг Солнца, Солнце — вокруг центра Галактики, та — вокруг очередного центра… Дом человека превратился в песчинку на задворках Вселенной, притом, что ответить на вопрос, что же такое Вселенная, наука так и не смогла. «Профессора Кислых Щей — учёные чистой воды, рыцари науки без страха и упрёка, — постановили в результате тонкого наблюдения, проделанного восемьдесят лет назад с применением суперточной поварёшки, что всё, в чём мы живём, и всё, что было и будет, есть не что иное, как Кислые Щи. Оставшиеся восемьдесят лет учёные лишь уточняли подробности» («Маськин и Кислые Щи»). Кому-то может показаться — автор сгущает краски. В таком случае он может ознакомиться с кратким обзором мнений, выуженных из Рунета с помощью Google по запросу «форма вселенной» (см. коммент ниже).
С точки зрения теории относительности гелиоцентрическая система не является единственно возможной: мы можем принять за точку отсчета любой объект. Однако для расчетов ученым удобнее считать, что тело, обладающее меньшей массой, вращается вокруг обладающего большей. Аналогичным образом предпочтительной для политического мироустройства считается демократическая форма государства. «Нынче всё в мире изменилось… Решило Солнце, что все вокруг него должны вращаться, — что поделаешь, вращаемся. Ведь Солнце гораздо больше всех остальных по массе, а демократия — это не что иное, как право большинства обижать меньшинство» («О пользе и вреде зимней спячки»). Заменив религию, наука превратила Землю в песчинку на краю Вселенной, человека — в частичку «народных масс». Причем неопределенность масс и вселенных науку нисколько не беспокоит: был бы термин. Наука реалистична (см. примеч. 1). Такой подход все менее устраивает человечество, и вера в науку начиная с конца XX века испытывает кризис.
Человечество всегда было склонно создавать себе героев. Каковы они, герои XX века? В начале века ценились ум и способность к самоорганизации (Шерлок Холмс). Позднее к ним добавилось владение последними достижениями научно-технического прогресса (Арсен Люпен), внешнее обаяние и сексапильность (Джеймс Бонд, Индиана Джонс). Но начиная с 1970-х годов обычные человеческие качества уже не устраивают широкую публику. Появляются «Звездные войны» Д. Лукаса, в которых научная фантастика соседствует с восточным мистицизмом. Затем на сцену выходит Бэтмен, для которого технические приспособления вторичны, и, наконец, Гарри Поттер. Ошеломляющий успех «поттерианы» можно объяснить только одним: утратив под влиянием науки веру в Бога, а затем разочаровавшись в науке, человек обращается к древнейшим, анимистическим представлениям о мире. Это не Средневековье. Это каменный век.
Какую же альтернативу предлагает человечеству Борис Кригер? В центре созданного им М-мира находится человек; количество миров равно количеству людей (если, конечно, они это осознают); основой отношений между мирами становится не захват, а общение (захват неконструктивен, поскольку захватить можно внешнюю оболочку, а не суть). Цель М-мира — счастье его жителей. В этом мире совершенно другое время. Так, на замечание Гераклита о реке, в которую нельзя войти дважды, М. отвечает: «Не могу сказать... пруд-то у нас не проточный...» Может быть, кто-то упрекнет М. в культивировании «застоя», только не люди, пережившие ускорение, интенсификацию-90 и перестройку. Глядя на то, что происходит в хозяйстве М., читатель может остановиться и ЗАДУМАТЬСЯ. Ему предлагается пересмотреть систему ценностей, навязанную рекламой, телевидением и прочими СМИ (средствами манипулирования индивидом), вспомнить о том, что «товар» когда-то был вещью (полезной или бесполезной, а не престижной или непрестижной); что человек по природе своей добр (а не мобилен, гламурен, крут и проч. и проч.); что, наконец, все мы — люди, независимо от национальной, конфессиональной и прочих принадлежностей, а те, кто пытаются нас в этом разубедить, мягко говоря, неправы.

Борис Кригер и современный литературный процесс

Что предлагают сейчас массовому читателю массовые писатели? Романы о светской (или корпоративной, все так запутано) жизни различной степени цинизма, стимулирующие карьерный зуд и потребительскую активность; фэнтези, предлагающую уход из современного общества в более спокойный и разумный мир колдунов, монстров и героев. Существует также мейнстрим (точнее, мэм-стрим, при встрече с которым следует гаркнуть «Йес, мэм», щелкнуть каблуками и занести название в свой органайзер для повышения статуса; более подробное знакомство необязательно). Книги о М. предлагают окунуться в спокойный и разумный мир, не отделенный к тому же от окружающего нас мира. Более того, маськописание (и маськочитание) есть способ ненасильственного и экологически безвредного освоения окружающего мира. Эти книги не понравятся тем, кто уверен: цель жизни — слиться с согражданами в экстатическом движении вверх по конвейеру к контейнеру вторсырья, тем, кто готов заниматься производством бессмысленных деталей, а затем потреблять столь же бессмысленные полуфабрикаты, произведенные коллегами. Для тех же, кто чувствует себя на конвейерной ленте не слишком комфортно, книги о М. могут стать лекарством. А может быть, подтолкнут к тому, чтобы сделать этот мир более осмысленным.

По сведениям древних китайцев, на Луне живет лунный Маськин, занимающийся натуральным хозяйством: под сенью акаций толчет он в серебряной ступке снадобья, чтобы приготовить эликсир бессмертия. Говорят, именно из-за его протестов американцы свернули в середине 1970-х программу колонизации Луны. Так что возможно все.