Не случайно эпиграфом была выбрана подпись испанского художника Франсиско Гойи к серии «Бедствия войны». С одной стороны, в этой серии было нарисовано страшное, и именно этот страх хотел передать художник, когда говорил, что он это видел. С другой — важно не столько то, что он видел, сколько то, что он не мог забыть. Роман «Альфа и омега» по сути есть биография одного человека, но рассказанная столь ярко и порой даже неприглядно, что, раз прочитав, забыть уже сложно. Сложно, потому что благодаря некоей степени утрирования автор четким движением писательского циркуля нарисовал нам круг. Круг жизни. Такой прием, в общем-то, достаточно тяжеловесен и воспринимается не сразу. Совсем не сразу. Как-то очень трудно читателю опознать в британском миллионере-бизнесмене-философе русского студента. При этом создается такое ощущение, что Кригер пошел на использование этого упрощения намеренно. Намеренно гиперболизировал сюжетную линейку. Намеренно использовал слишком много «слишком». Это по крайней мере смело со стороны автора, однако повторюсь еще раз: за счет этого книга читается тяжело. Тяжело еще и потому, что много в романе философии. Впрочем, выбор всегда остается за читателем. Кто-то будет глотать детективные романы-однодневки, чтобы отвлечься от суровой реальности, а кто-то — пытаться в этой реальности разобраться с помощью таких книг, как «Альфа и омега». И те и другие заслуживают и уважения, и снисхождения. В конце концов, каждый выбирает свой путь сам. Каждый идет по своему индивидуальному кругу жизни.
Автор стремится подчеркнуть, что вне зависимости от того, где и как мы начнем свое сознательное движение по замкнутому циклу, любой из нас пройдет вполне определенное и раз и навсегда установленное (непонятно только, кем установленное) количество неких этапов, что ли. Очередность этих вех произвольна и зависит как от точки отсчета, так и от способа ходьбы. Кто-то идет ровно и мелко всю жизнь, и каждая часть ее тогда плавно перетекает в другую, смешивается, сливается в единой линии, так что и не разберешь, где начинается Любовь и где кончается Страх. Кто-то стартует смело, резко, переживает на одном дыхании бурю самых сильных эмоций, а потом, приближаясь к концу пути, чувствует Боль и терзается Сомнением. Кто-то, наоборот, начинает свой бег потихоньку, мелкой трусцой, потом все быстрее и быстрее. Так, что не успевает оглянуться, к финишу замедляется, но идет четко, уверенно, ибо прожив всё, испытав и Счастье, и Страх, и Бессмыслицу, на финиш он приходит полный Любви. К последнему человеческому типу, пожалуй, можно отнести и главного героя книги, Николая Бангушина, трансформировавшегося в середине своего пути в Николаса Бэнга, а потом, на счастливом финише, обратно в Николая Бангушина. Сложный это был путь, и начался он с Сомнения.

Сомнение

Студент Николай Бангушин, в силу своего студенчества и интеллекта, был натурой слабой, сомневающейся и оттого человечной. Жить ему было скучно, учиться тоже, а вот думать было не скучно. Скука, знаете ли, первый враг интеллигента, сколько бы лет этому интеллигенту не было. Впрочем, эта вредная зараза цепляется ко всем поколениям и предпочитает почему-то людей поумнее, поинтереснее. Наверное, скуке скучно с обычностью. Кстати говоря, что парадоксально, Николай был вполне обычен. Философствовал только, это его и подвело. Жизнь сложно попробовать на вкус, когда его перебивает острая приправа философии. В общем-то, до встречи с Мирой Николай и не жил в глубоком смысле этого слова. Главный герой, конечно, неглупый мальчик, с широким кругозором, но — мальчик. После встречи с Мирой он начинает болезненный путь к становлению своего мужского «я» и постоянно сомневается. Вдруг он ей не понравится. Вдруг он скажет какую-нибудь нелепость. Вдруг он допустит страшную, непоправимую ошибку. (Наверное, в восемнадцать лет все ошибки страшные и непоправимые. Уже в девятнадцать они воспринимаются легче, в двадцать один кажутся забавными, в сорок сливаются в один умильный ряд, именуемый «воспоминания юности». Но в восемнадцать…) Автор вылепил нетленную фигуру вечного русского студента, сомневающегося, бунтующего (кстати, не всегда уверенного, против чего именно он бунтует), жаждущего нового и вечно боящегося этой новизны. Один в один Николай Бангушин. Человек, который прошел боевое крещение Сомнением и в награду за это получил Счастье.

Счастье

За временной период, описанный в романе, Счастье встречается нам дважды. Оба раза это счастье Миры и Николая. Кстати, «Альфа и омега» обладает каким-то чудесным свойством искажения перспективы. Сначала кажется, что это два совершенно разных счастья: студенческое, неприхотливое счастье первой влюбленности и обладания и тихое, уютное счастье любящей семьи. Со временем в голову читателю приходит вопрос: а почему это счастье — и вдруг разное? Правда, как так? Человек или счастлив, или нет — это как быть живым или мертвым, середины не дано. Да и счастлив человек всегда одинаково, потому что он просто счастлив! Вот и главный герой был просто счастлив, по-своему, по николаево-бангушински. Счастье это обрамляло его жизнь, придя к нему в период безответственной молодости, покинув на этапе становления личностной зрелости и вернувшись вновь вместе с жизненной мудростью. Это его бродяжье Счастье всегда приходило, держа за руку Миру, земное свое воплощение.
Николас многого добился в жизни, он был умен, удачлив, богат. Николай оставил из этого золотого набора ум; удачливость с точки зрения обывателя закончилась вместе с последним провальным проектом, тогда же испарилось и богатство. Нет! Нет, нет и еще раз нет. Ни удача, ни богатство не покинули Николая. Они просто приобрели для него иной смысл. Удачей стала их с Мирой любовь, богатством — их сын, их звездочка ясная, единственная и неповторимая — Мальфа-Бамека.
В период между своим таким разным и таким одинаковым Счастьем герой пережил очень много. Пережил глубоко внутри, снаружи-то все было отлично! На самом деле удачливый миллионер Николас Бэнг много лет прожил в страхе и бессмысленности. Он покупал физическую любовь, он покупал себе карманных ученых, он покупал старинный замок, он покупал, покупал, покупал… Он не жил, он только покупал.
Большинство думающих писателей пытаются донести до своего читателя азбучную истину: счастье не купишь. Борис Кригер также относится к этому большинству, и это тот редкий случай, когда большинство право. Опустим факт, что просто думающих писателей — меньшинство. А остальным и не бессмысленно, и не страшно. Пока текут потребительские денежки в их карманы. Только бы не постигла их участь кадавра профессора Выбегалло, достигшего пароксизма удовольствия. Иначе вся планета отмыться не сможет.

Страх

Те, кто читал «Понедельник начинается в субботу», страшно вам стало? Правильно, уж лучше бояться таким страхом, страхом провала, страхом благородным, если хотите. Такой страх всегда был и будет двигателем прогресса, страх, а вовсе не торговля, как принято говорить. Лучше бояться таким страхом, чем Страхом Николаса Бэнга. Потому что его Страх с большой буквы. Потому что он боится жизни, боится потерянного смысла, ушедшей любви. Боится признаться себе, что он, такой великий, такой умный (а он ведь и правда умен и, если хотите, велик), на самом-то деле никому не нужен. Боится признаться себе, что он по своей собственной вине, а вовсе не в силу обстоятельств, как ему было удобно думать, потерял единственную женщину. Которую любил. Боится признаться, что все суррогаты-заменители, к которым он прибегал, все известные мужские наркотики, как то: деньги, власть, секс —не способны были заменить ему Миру. Женщину, одно имя которой — концентрированная смесь спокойствия, умиротворения, счастья и неги. Женщину, потерять которую он так сильно боялся. Потеряв которую он впустил в свою жизнь другую женщину, имя которой — Бессмыслица.

Бессмыслица

Бессмыслица. О, это страшная фурия. Она приходит в жизнь, когда человек открывает дверь кому-то другому. Новому другу, знакомому, приятелю, любимому. И вот он/она стоит с уже открытой дверью и ждет, когда этот друг-знакомый-любимая(ый)-приятель зайдет уже наконец, а Бессмыслица просачивается на полшага раньше — и сразу начинает укреплять свои позиции. Она растворяется в складках штор, прячется в набивных подушках, маячит на границе бокового зрения. Бессмыслица делает страшно тяжелым угольный карандаш, сажает батарейки в фотоаппарате, искажает репродукцию любимой картины до уродства. Она прячет шахматы, стирает телефоны и адреса. Она включает телевизор, теряя при этом диски с любимыми фильмами. И потихоньку становится все равно, зашел-таки этот новый человек или так и мнется на пороге. А жертва Бессмыслицы стоит, молча смотрит на него — и уже не приглашает. В конце концов кому-то из них надоедает ждать, и либо один уходит, разочарованный, либо другой молча закрывает дверь.
Точь-в-точь так, как сделал Николай. Он закрыл за собой дверь в Великобританию. И остался с Бессмыслицей. Он убедил себя, что Мира не захотела приехать, не захотела быть с ним. Он развлекал себя бесконечной войной с ученым английским миром, он забавлялся игрой на бирже. И то и другое удавалось ему отлично, вот только было все как-то... бессмысленно. Конечно, перед нами отнюдь не картина тривиального безделья, плевания в потолок. Отнюдь. Перед нами деятельный, умный человек. Только и деятельность его, и интеллект бессмысленны без Миры. Окажись кто другой на его месте, в других обстоятельствах, он валялся бы со своей Бессмыслицей на диване, вместе с ней читал самые идиотские книжки, которые только есть в доме, но его силы воли еще хватало бы, чтобы не смотреть реалити-шоу. У Николаса все масштабнее, но тем более ясен вывод, к которому пытается подвести нас автор: ничто не имеет ценности, если не несет в себе смысла. Герой потому и ввязался в авантюру с запуском спутника, по вечному зову ищущей души — смысла, смысла ему не хватало! Затея провалилась, семейная жизнь удалась. И что, разве он сожалел о своих деньгах, замке в Англии? Нет, совсем нет, потому что не в них был смысл его жизни.
Здесь самый тонкий момент, сознательно не раскрытый автором, — это поиски первопричины. Очень, очень редко человеку довольно того, что он имеет, и начинает он тогда искать причины, как так вышло или почему что-то вышло не так. И часто вдруг оказывается, что у соседа-то яблоки крупнее! В смысле, пока наш ищущий герой впускал, а потом выцарапывал Бессмыслицу из своей жизни, остальные-то жили! Есть, правда, слабое утешение: просто фазами не совпали. Их Бессмыслица просто раньше закончилась или еще сидит в засаде…
Потом, как правило, человек начинает вспоминать, вроде бы совсем уже излечившись: а как так она возникла? Кто разрешил вообще? И встает перед глазами тот так и не приглашенный в жизнь человек, и начинаешь думать — зачем вообще звал-то? Но это тоже влечет за собой Бессмыслицу…
В общем, простой авторский вывод: жить надо со смыслом…

Утешение

И как только мы этот смысл находим — сразу же вместе с ним появляется Утешение. Пожалуй, это самое «вкусное» из всех чувств, испытываемых человеком. Даже «вкуснее» любви. Утешение убаюкивает, укачивает, ласкает. Оно смягчает горькое послевкусие Страха и Бессмыслицы и изысканно оттеняет терпкий вкус Любви. Утешение может быть бесшабашным и мягким, очень разным, но оно всегда несет свое основное назначение, а именно — утешает. Оправданно часто Утешение находят в религии. Дело в том, что оно, Утешение, чаще всего прячется в самых неожиданных для страждущего местах. А что может быть неожиданнее для человека, всю жизнь верящего в одного бога — в себя, чем религия? Однако не вера (не будем здесь спорить, что есть вера, а что — религия, в данном случае примем их за единое) послужила утешением Николаю. Хотя без нее здесь не обошлось. Дело в том, что Николай нашел свою отдушину в дерзком проекте, принесенном ему нежданным монахом. Проекте, противоречащем религии как таковой — сразу и безоговорочно. С первого взгляда. Но для Николая, который никак не мог остановиться в своем странном передвижении по кругу жизни или хотя бы сменить темп, этот проект и стал религией. Он поверил в него, как в Бога, он доверился абсолютно, безотступно, легко. Подумайте сами, мог ли Николас Бэнг так довериться? Едва ли. Николай Бангушин смог. Он запустил свою утопию в жизнь, он позволил ей завладеть своими миллионами, потому что вдруг неожиданно и четко осознал, что завладеть самым важным для него в этой жизни не сможет никакая утопия, антиутопия, религия, вера — что угодно. Психотерапевт Джули весьма неординарно встряхнула его, будто из обморока нашатырем вывела. Она послужила катализатором вялотекущей химической реакции под кодовым названием «Жизнь Николая Бангушина». Он словно заново открыл для себя мир, и его Утешение, разорив его, оставило героя на пороге самой счастливой, самой полнокровной жизненной вехи — на пороге Любви.

Любовь

Часть про Любовь будет самой короткой. Если бы я была химиком, я бы, несомненно, продолжила начатый ряд аналогий и сравнила бы Любовь с какой-нибудь реакцией. Я, к счастью, не химик, быть голословной тоже не люблю, так что с химией покончено.
Любовь — это то чувство, которое никогда не встречается в чистом виде. Чтобы Любовь можно было назвать счастливой, она не должна ограничиваться страстью или доверием, нежностью или порочностью. Любовь — это коктейль из всего этого, а еще из Страха, из Бессмыслицы и Утешения, из Сомнения и Счастья.
«Альфа и омега» — это книга про любовь. Про ту, которую называют настоящей, потому что она вобрала в себя миллиарды тончайших нюансов отношений между Мужчиной и Женщиной. Про ту, о которой грезят сознательно и бессознательно. Про ту, которая ведет нас, слепцов, по вечному кругу жизни.

И напоследок. Это уже говорилось в начале и повторится сейчас: книга «Альфа и омега» не из тех, что можно проглотить за один вечер, загипнотизированно листая страницу за страницей. Про нее нельзя восторженно сказать, что она читается легко. И это, конечно, палка о двух концах. Однако эта «нелегкость» служит практически стопроцентной гарантией, что мимо своего читателя книга не пройдет, чего ей искренне желаем.*

-------

_{* Кстати говоря, когда с книгами начинают разговаривать, как я сейчас, это тоже дорогого стоит, согласитесь. О, и всегда читайте мелкий шрифт и между строк — там, как правило, написано самое важное. Удачи!}